Пауло Коэльо

Одиннадцать минут

потерять его, не виня себя, что теряю шанс.

А если так и будет, если потеряю — всё равно: в моей жизни был счастливый день. Вспомни, Мария, на что похож наш мир, — и ты поймёшь: один счастливый день — это почти чудо.

* * *

Когда вечером она пришла в «Копакабану», он — единственный посетитель — уже ждал её там. Милан, не без любопытства следивший за тем, как складывается жизнь этой бразильянки, понял, что девушка проиграла сражение.

— Выпьешь?

— Я здесь работаю и работу терять не хочу.

— А я — клиент и спрашиваю, можно ли тебя угостить?

Этот человек, который в баре держался так уверенно, так ловко орудовал кистями, который запросто общался со знаменитостями и держал в Барселоне собственного агента и зарабатывал, должно быть, огромные деньги — теперь показался ей хрупким, незащищенным: он попал не в свою среду, потому что «Копакабана» — это не романтический бар на Дороге Святого Иакова. Очарование рассеялось.

— Ну так как, можно тебя угостить?

— В другой раз. Сегодня я уже занята.

Милан, уловивший конец фразы, понял, что обманулся — нет, эта девушка не купится на обещания любви, не попадёт в расставленные силки.

И, тем не менее, весь вечер он спрашивал себя, почему она предпочла какого-то старика, какого-то ничем не примечательного счетовода и страхового агента.

Впрочем, это её дело. Платит комиссионные — пусть сама решает, с кем ей спать, а с кем — нет.

Запись в дневнике Марии, сделанная после ночи, проведённой со стариком, с ничем не примечательным счетоводом и со страховым агентом:

Чего от меня надо этому художнику? Разве он не знает, что мы принадлежим к разным странам, разным культурам, разным полам? Он, наверно, думает, что я знаю о наслаждении больше, чем он, и хочет чему-нибудь у меня научиться?

Почему он не сказал мне ничего, кроме: «Я — клиент»? Ведь так просто было бы сказать: «Я скучал по тебе» или «Какой чудный день мы с тобой провели».

И я — настоящая профессионалка — ответила бы ему в том же духе, хотя, он обязан был бы понять мою неуверенность, но ведь я — слабая женщина и здесь, в «Копакабане», я совсем другая.

Он — мужчина. И к тому же, художник. А потому не может не знать, что великая цель всякого человеческого существа — осознать любовь.

Любовь — не в другом, а в нас самих, и мы сами её в себе пробуждаем. А вот для того, чтобы её пробудить, и нужен этот другой. Вселенная обретает смысл лишь в том случае, если нам есть с кем поделиться нашими чувствами.

Он устал от секса? Я тоже — и, тем не менее, ни он, ни я не знаем, что это такое на самом деле. Мы оставляем при смерти то, важней чего, быть может, и на свете нет, — а ведь, я послана, чтобы спасти Ральфа и быть спасенной им. Но он не оставил мне выбора.

* * *

Мария испугалась. Она начинала сознавать, что после столь длительного самообуздания вулкан её души вот-вот начнет извержение и, как только это произойдёт, она своим чувствам больше не хозяйка.

Что это за субъект — может быть, он наврал о своей жизни всё от первого до последнего слова? — с которым она провела всего несколько часов и который не прикоснулся к ней, не попытался поухаживать, соблазнить? Может ли что-нибудь быть хуже этого?

Почему так тревожно колотилось её сердце? Потому что Мария была уверена — он испытывает то же, что и она.

И тут она очень ошибалась. Ибо, Ральф Харт хотел встретить такую женщину, которая смогла бы разжечь в нём почти уже погасшее пламя, хотел превратить её в богиню секса, источающую «особый свет» (тут он был искренен) и готовую взять его за руку и показать ему дорогу к жизни.

Он и представить себе не мог, что Мария так же равнодушна к плотской любви, что у неё свои проблемы в этой сфере (познав стольких мужчин, она так ни разу и не смогла испытать наслаждения), что в то утро, когда они встретились, она строила планы на будущее и мечтала, как триумфально вернётся на родину.

Почему же она думала о нём? Почему думала о том, кто, быть может, в эту самую минуту изображает красками на полотне другую женщину, говоря, что от неё исходит «особый свет» и что она способна стать истой богиней секса?

«Потому что с ним я могла разговаривать».