Пауло Коэльо

На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала

Но нет — он всего лишь взял меня за руку и направился к дверям.

— Нам пора, — сказал он. — Поздно уже.

Дождь в Бильбао, и во всем мире дождь. Тот, кто любит, должен владеть искусством терять и находить. Он научился соблюдать равновесие между тем и другим. Он весел и по дороге в отель напевает.

У меня ещё немного шумит в голове, ещё не выцвели, не потускнели краски мира, но и я постепенно обретаю равновесие. Я должна, как говорится, контролировать ситуацию, потому что хочу поехать с ним.

И мне нетрудно контролировать ситуацию, ведь я уже не влюблена до беспамятства. Тому, кто способен укротить своё сердце, покорится весь мир.

«Мне хотелось бы не обуздывать своё сердце», — Думаю я. Если бы я смогла отдать ему моё сердце — пусть хоть на один уик-энд, — у дождевых капель, падающих на мои щёки, был бы сейчас другой вкус.

Если бы любить было просто, он обнял бы меня и в такт мелодии, которую напевает, рассказал бы другую историю, и она была бы нашей с ним историей.

Если бы там вдалеке, за праздниками, не маячило возвращение в Сарагосу, я бы хотела, чтобы хмель не выветрился никогда, чтобы мне хватило свободы целовать его, ласкать его, шептать и слушать слова, принадлежащие только влюбленным.

Но, нет. Не могу. Не хочу.

А он ещё не знает, что на его предложение я скажу «да». Зачем мне нужен этот риск? Потому что в эту минуту хмель одурманил меня, потому что я устала от дней, неотличимо похожих один на другой.

Но эта усталость пройдёт. И мне сейчас же захочется вернуться в Сарагосу — в город, в котором живу по собственной воле, по своему выбору.

Меня ждут занятия, меня ждёт конкурс. Меня ждёт муж, которого еще предстоит встретить, а это будет непросто.

Меня ждёт жизнь упорядоченная и тихая, с детьми и внуками, с гарантированной пенсией, с ежегодными отпусками. Мне неведомо, какие страхи томят его, но зато, отлично известны мои собственные. И вполне хватает тех, что уже есть, — новых не надо.

Я бы не смогла — никогда бы не смогла — влюбиться в кого-нибудь, как влюбился он. Слишком хорошо я его знаю: мы ведь долго прожили рядом: я знаю все его слабости и страхи. Я не смогу восхищаться им, как другие.

И ещё я знаю, что любовь — сродни плотине: если оставить хоть крохотную дырочку, куда может проникнуть тоненькая струйка воды, то вскоре, под напором её, рухнут стены, и придёт мгновение, когда уже никому не под силу будет сдержать силу потока.

Если же рухнут стены, любовь завладеет всем и надо всем возобладает: ей безразлично, что возможно, а что — нет, ей нет дела до того, по силам ли нам удержать любимого рядом, любовь — неуправляема. Нет, я не могу оставить брешь в стене — даже самую маленькую.

— Минутку!

Он сейчас же замолчал. По влажной мостовой зазвучали чьи-то поспешные шаги.

— Пойдём, — сказал он, беря меня за руку.

— Постойте! Одну минутку! — кричал прохожий. — Мне надо поговорить с вами!

Но он только прибавил шагу.

— Это — не к нам, — сказал он. — Пойдём в отель.

Тем не менее, относилось это именно к нам — больше на улице никого не было. Сердце моё дрогнуло, я мигом протрезвела. Я вспомнила, что Бильбао — столица страны басков и здесь, то и дело, происходят террористические акты.

Шаги приближались.

— Идём, — сказал он и пошёл ещё быстрей.

Но было уже поздно. Между нами, как из-под земли, выросла фигура мужчины, вымокшего с головы До ног.

— Постойте! — повторил этот человек. — Одну минутку! Ради бога!

В страхе я хотела кинуться прочь, взмолилась, чтобы каким-то чудом рядом с нами взвизгнули тормоза патрульной машины. Бессознательно я вцепилась в него, но он отвел мои руки.

— Умоляю вас, — проговорил незнакомец. — Я узнал, что вы здесь. Помогите мне, ради бога! Речь идет о моём сыне!

Он заплакал и упал на колени, повторяя:

— Умоляю вас! Умоляю!

Мой друг глубоко вздохнул, опустил голову, закрыл глаза. В наступившей тишине слышно было, как стучат дождевые капли да рыдает человек, стоявший посреди мостовой на коленях.

— Иди в отель, Пилар, — произнёс, наконец, мой друг. — Ложись спать. Я вернусь только под утро.

Понедельник, 6 декабря 1993