Пауло Коэльо

Вероника решает умереть

фонарика осмотрел дно сетчатки. Поразительно, но симптомы отравления Купоросом почти исчезли.

Сразу взявшись за телефон, он велел медсестре принести лекарство с каким-то сложным названием.

— Похоже, вчера вечером вам не сделали укол, — сказал он.

— Но чувствую я себя гораздо лучше.

— Видели бы вы своё лицо: круги под глазами, усталость, вялая мимика. Если хотите употребить с пользой то недолгое время, которое вам осталось, будьте добры, выполняйте мои указания.

— Именно поэтому я пришла сюда. Я как раз и хочу употребить с пользой это недолгое время, только по своему усмотрению. Сколько мне ещё жить?

Доктор Игорь устремил на неё пристальный взгляд поверх очков.

— Вы можете мне ответить, — настаивала она. — У меня уже нет ни страха, ни безразличия, ничего. У меня есть желание жить, но я знаю, что этого недостаточно, поэтому я смирилась со своей судьбой.

— Так что же вам нужно?

Вошла медсестра со шприцем. Доктор Игорь кивнул в сторону Вероники. Медсестра осторожно закатала ей рукав.

— Сколько мне ещё осталось? — повторила Вероника, пока с нею возилась медсестра.

— Сутки. Двадцать четыре часа. Может, меньше. Она опустила глаза и закусила губу. Но сохранила самообладание.

— Тогда я хочу попросить вот о чём. Во-первых, дайте мне какое-нибудь лекарство, сделайте какой-нибудь укол — что угодно, но только чтобы я не засыпала, чтобы я использовала каждую оставшуюся мне минуту.

Меня сильно клонит в сон, но я хочу не спать, мне нужно успеть сделать многое — то, что я всегда откладывала на потом, думая, что буду жить вечно, и к чему утратила интерес, когда пришла к выводу, что жить не стоит.

— А во-вторых?

— Во-вторых — я хочу выйти отсюда, чтобы умереть там, на воле. Я должна подняться к Люблянскому замку, который так и не удосужилась рассмотреть вблизи. Я должна поговорить с одной женщиной, которая зимой продает каштаны, а весной — цветы.

Сколько раз мы виделись, а я ни разу не спросила, как ей живётся. Хочу прогуляться по морозу без куртки и почувствовать пронизывающий холод — я всегда куталась, боялась простудиться.

Короче, доктор Игорь, я хочу ощутить таяние снежинок на своём лице, улыбаться мужчинам, которые мне нравятся, с удовольствием соглашаясь, если кто-нибудь предложит выпить по чашке кофе.

Я должна поцеловать маму, сказать, что люблю её, выплакаться у неё на груди, не стыдясь своих чувств, которые раньше скрывала.

Может быть, я зайду в церковь, взгляну на те иконы, которые никогда ничего мне не говорили, зато, теперь что-нибудь скажут. Если какой-нибудь понравившийся мне мужчина пригласит меня в ночной клуб, я с ним протанцую ночь напролёт.

Потом пойду с ним в постель — но не так, как прежде с другими — то с деланным безразличием, то с деланной страстью. Я хочу отдаться мужчине, городу, жизни — и, наконец, смерти.

Когда Вероника замолчала, воцарилась мертвая тишина. Врач и пациентка смотрели друг другу в глаза, читая в них мысль о тех ошеломляющих возможностях, которые могут предоставить двадцать четыре часа.

— Я могу дать вам кое-какие стимулирующие средства, но не рекомендовал бы их принимать, — сказал наконец доктор Игорь. — Они снимут сонливость, но, в то же время, лишат вас внутреннего равновесия, которое необходимо, чтобы всё это пережить.

Вероника почувствовала подступающую дурноту. Всякий раз после такого укола в организме происходило что-то неладное.

— Вы побледнели. Думаю, лучше вам отправиться в постель; поговорим завтра.

На глаза Вероники вновь навернулись слезы, но она сдержалась.

— Завтра не будет, и вы это хорошо знаете. Я устала, доктор Игорь, страшно устала. Поэтому, сейчас и обратилась к вам. Я всю ночь не сомкнула глаз — наполовину в отчаянии, наполовину в смирении. Можно было вновь впасть в истерику от страха, как случилось вчера, но что толку?

Если впереди всего одни сутки, а предстоит ещё столько сделать, нужно отбросить отчаяние. Пожалуйста, доктор, пусть я по-настоящему проживу то недолгое время, которое мне осталось, ведь мы оба знаем, что завтра может быть поздно.

— Идите спать, — настаивал врач. — Вернётесь сюда в полдень. Ещё поговорим.

Вероника увидела, что выхода нет.