Ричард Бах

Бегство от безопасности

всё перестанет иметь значение. Я снова стану самим собой.

— Напомни мне ещё раз эти слова: «Конец жизни...?»

Я засмеялся, зная, что теперь услышу это, когда в очередной раз снова выйду из себя.

— Мгновенная перспектива, назовем это так. Ты согласна?

Она свернула к нашему дому, вверх по подъездной дорожке.

Любовь в браке, подумал я, сохраняется до тех пор, пока муж и жена продолжают интересоваться мыслями друг друга.

Она остановила машину и выключила зажигание.

— Это то, чего хочет он, правда? — спросила она.

— Кто?

— Дикки. Ему нужна мгновенная перспектива. Что бы ни происходило, он должен знать, что всё в порядке.

Двадцать два

Должно быть, в его пустыне прошли дожди, так как высохшее дно озера покрылось травой, и на месте разорванных линий его памяти остались лишь малозаметные следы. На горизонте, не очень далеко, высилось дерево. Каким образом всё так быстро изменилось?

Он стоял сразу за озером у подножия пологого холма, и я неторопливо приблизился к нему.

— Ты был там, Капитан? — спросил я.

— На балу? Когда ты испугался? Да.

— Я не испугался.

— А как насчёт плана, как лучше сбежать, если бы они затеяли Аспириновый Тост?

— Прекрасный план, Дикки. Я почти надеялся, что это случится.

— Спасибо, — сказал он. — Он бы сработал.

— Да. Но были бы последствия.

— Моё дело было вытащить тебя оттуда, а последствия — это для взрослых.

— Они и не требовались, — сказал я. — Я мог бы выйти тем же путем, что и вошёл. Без всяких объяснений, просто уйти, потому что мне не понравилось там находиться.

Без погони и беспорядков, без пострадавших штор и разбитого стекла, без подъёма на шесть этажей по стене в моих выходных туфлях и возращения по крышам к Лесли. Без последствий.

Он пожал плечами.

— Это значит, что ты — взрослый.

— Ты прав, — сказал я. — Это бы сработало и стало великим представлением.

Он начал взбираться по холму, как если бы на его вершине находилось что-то такое, что он хотел бы мне показать.

— Ты точно не веришь в медицину? — спросил он.

— Точно.

— И даже в аспирин?

Я отрицательно помотал головой.

— Ни капельки.

— А когда ты болеешь?

— Я не болею, — сказал я.

— Никогда?

— Почти никогда.

— Что же ты делаешь, когда тебе, всё-таки, бывает плохо? — спросил он.

— Я приползаю из аптеки, нагруженный всевозможными лекарствами. Я начинаю с ацетаминофена и глотаю всё подряд, не останавливаюсь, пока они все не закончатся.

— Если твоё тело — идеальное отражение твоих мыслей о нём, почему ты лыс, как бильярдный шар? И почему ты пользуешься очками, читая полётные карты?

— Я вовсе не лыс, как бильярдный шар! — возмутился я. — В мои мысли о теле входило облегчить расчёсывание своих волос и то, что для отлично напечатанной карты вполне нормально выглядеть слегка расплывчатой, а для меня — смотреть на неё сквозь очки и считать, что так она выглядит отчётливее.

Пришло ли мне это в голову, когда я, будучи тобой, каждый день мог видеть, что у папы меньше волос, чем у меня, и что они с мамой пользуются очками?

Он не ответил.

— То, что я знаю, что моё тело — это зеркальное отражение моих мыслей, — сказал я, — вовсе не означает, что я не могу быть ленивым или не искать лёгкие пути.

В тот момент, когда мысленный образ моего тела начнёт меня серьёзно беспокоить, когда придёт насущная потребность что-либо изменить, я это сделаю.

— А вдруг ты, всё-таки, серьёзно заболеешь? — спросил он. — Без дураков?

— Такого со мной не бывает — может быть, один-два раза за всю жизнь. Когда я учился летать, меня убедили, что лётчики никогда не болеют. И это действительно так. Я не знаю ни одного лётчика, который бы часто болел.

Он подозрительно посмотрел на меня.

— Почему?

Как это так получается, что иногда мы не знаем ответ до тех пор, пока не услышим вопрос, подумал я. До того, как открыть рот, я и понятия не имел, почему летчики редко болеют.

— Полеты, всё ещё, остаются фантазией, — сказал я, — для многих из нас. А в какой болезни есть фантазия? Когда живёшь в полной мере тем, о чём всегда мечтал, плохому самочувствию неоткуда взяться.

Продолжая подниматься по холму, он улыбнулся, как будто читал мои мысли.