Ричард Бах

Бегство от безопасности

назад, взбираемся на снежную башню, взбираемся выше её вершины, круто разворачиваемся и нацеливаемся в клубящийся горный пик, который никому в мире не посчастливилось и уже не посчастливится увидеть, входим в крутое пике — отчаянные лыжники на высоте семь тысяч футов посреди неба — и выныриваем с другой стороны.

— Давай, Дэйзи!!!

Невероятно, думал я. Ведь он — всего лишь маленький мальчик!

— Полетели в горы! — сказал он. — Туда, куда ещё не ступала нога человека!

Я следил, чтобы с нами ничего не случилось, присматривал площадки для аварийной посадки на случай, если откажут оба мотора, поглядывал на уровень топлива, давление масла и температуру двигателей. А он смотрел сквозь лобовое стекло и гнал Дэйзи вперёд.

Под нами, чуть выше границы лесов, сверкали горные озёра, заполненные блестящим расплавленным кобальтом из высотных снежных просторов. Нет дорог, нет пешеходных троп, нет деревьев.

Острыми бритвами торчат одинокие остроконечные гранитные вершины, огромные каменные чаши и котлы переполнены снегом, ярко-небесного цвета речушки беззаботно бросаются со скал в пропасти.

— Медведь! Ричард, СмотриСмотриСмотри — Медведь!

Я знал, что медведям нечего делать на этих высотах в горах, но вдруг понял, что сознание взрослого человека, глядя на всё сквозь призму рациональности, отказывается увидеть гризли прямо под носом, внизу.

Медведь стоял на задних лапах и, казалось, сопел в нашу сторону, пока мы делали вираж над ним.

— Дикки, ты совершенно прав! Это медведица!

— Она машет нам!

Мы качнули крыльями ей в ответ и уже в следующее мгновение пронеслись над горным перевалом и нырнули в долину — я и мальчик, которым я был и у которого до сих пор не было возможности летать.

Через час мы вернулись и подрулили к ангару. Дикки отделился от меня, и я снова увидел его в его собственном теле: ему не терпелось выскочить из кабины и посмотреть на Дэйзи со стороны.

Он открыл дверь, выпрыгнул наружу и погладил руками обшивку самолёта, как будто просто смотреть на него было недостаточно.

Я спокойно вышел из кабины и с минуту смотрел на него.

— Что ты рассматриваешь?

— Этот металл, — сказал он, — эта краска, всё это было в облаках! Всё это летало над высочайшими горами! Это было! Почувствуй это сам!

Казалось, что-то магическое ещё остается на коже Дэйзи, и он не хотел упустить ни капли. Я тоже почувствовал это.

— Спасибо, Дэйзи, — сказал я по старому обычаю.

Дикки выбежал и встал перед носом самолёта, затем обхватил руками лопасть пропеллера и поцеловал блестящий обтекатель.

— Спасибо Тебе, Дэйзи, — сказал он, — за замечательный, прекрасный, невозможно великолепный, восхитительный, восхитительный, восхитительный счастливый полёт, мой изумительный большой ловкий сильный самолётик, я люблю Тебя.

Что ж такого, что на чистом покрытии остались следы рук и поцелуев Дикки? Зато я никогда не забуду, что это такое — летать!

Одиннадцать

Когда я вернулся домой, Лесли сидела за компьютером, выполняя какую-то спешную работу. Я остановился перед её дверью, она обернулась ко мне и улыбнулась.

— Привет, Вук. Как тебе леталось с Дикки?

— Отлично, — сказал я. — Было очень интересно.

Я бросил свою лётную сумку около двери, накинул куртку на кресло, просмотрел свежую корреспонденцию. Почему мне так непросто рассказать ей о том восторге, который был в полёте?

— Каждый полёт интересен, — сказала она. — Что-то было не так?

— Ничего. Да так, ну... ребячество, я думаю; как-то глупо даже об этом говорить.

— Ричард, тебе это кажется ребячеством! Ты пригласил ребёнка в свое сознание, туда, где он никогда не бывал!

— Ты не будешь считать, что я сошёл с ума, если я всё тебе расскажу?

— Я давно считаю тебя сумасшедшим, так что этим меня уже не удивишь.

Я рассмеялся, рассказал ей всё как было, как странно было опять чувствовать себя мальчишкой, когда всё вокруг так ново, как будто ты никогда раньше не летал и сейчас держишься за штурвал впервые.

— Великолепно, дорогой, — сказала она. — Многие ли могут похвастаться, что они пережили в своей жизни такое, что пережил в этот день ты? Я горжусь тобой!