Говард Ф.Лавкрафт

Комната с заколоченными ставнями

все обитатели этой деревенской глуши

относились с настороженностью и страхом, особенно после тех ужасных

несчастий на Часовом Холме, что выпали на долю деревенской линии рода Уэтли.

Дом, казалось, совершенно не изменился с тех пор, как Эбнер видел его в

последний раз. Его обращенная к реке сторона была отдана под мельницу,

которая давным-давно бездействовала поля вокруг Данвича перестали давать

урожаи уже много лет тому назад. Он опять подумал о тете Сари, остановив

свой взор на покосившихся оконных проемах той части строения, что выходила

на Мискатоник. Именно это заброшенное и необитаемое еще в пору его детства

крыло дома стало местом ее заточения. Подчиняясь воле своего отца, она ни

разу не покинула пределов таинственной комнаты с заколоченными ставнями, и

только смерть сделала ее наконец свободной.

Жилая часть дома (вернее сказать, являвшаяся таковой в бытность Эбнера

ребенком) была окружена чудовищно запыленной и затянутой паутиной верандой.

Эбнер достал из кармана связку ключей, выданную ему в юридической конторе,

и, подобрав нужный, открыл входную дверь. Затхлый дух старого жилища

неизменный спутник ветхих, заброшенных домов, навсегда оставленных людьми, в

первый момент вызвал у него легкое головокружение. Электричества в доме не

было старый Лютер не доверял всем этим новомодным штуковинам, и для

освещения Эбнер воспользовался стоявшей у входа керосиновой лампой. Тусклый

огонек осветил небольшое помещение, в котором Эбнер узнал кухню, и ее

знакомый интерьер поразил его, словно громом, ибо что-то невероятно зловещее

было в этой многолетней неизменности окружавшей его обстановки. Обшарпанные

стены и потолок, грубо сколоченные стол и стулья, покрытые слоем ржавчины

часы над каминной полкой, истертая половая щетка все это напомнило ему о

давно забытых детских годах и намертво связанных с ними страхах перед этим

огромным неуютным домом и его суровым хозяином отцом его матери.

Приблизившись к кухонному столу, Эбнер увидел на нем небольшой конверт

из грубой серой бумаги, на котором стояло его имя, написанное корявым

почерком старого, немощного человека Лютера Уэтли. Позабыв об оставленных в

машине вещах, Эбнер уселся за стол, смахнул с него пыль и дрожащими от

нетерпения руками вскрыл конверт. Несколько раз пробежал он глазами неровные

строки адресованного ему послания, покуда до него наконец не дошел смысл

написанного. Тон письма был скупым и суровым под стать покойному деду, каким

он остался в , памяти Эбнера. Начиналось оно с короткого сухого обращения,

без обычных в подобных случаях сантиментов:

"Внук мой,

Ты прочтешь это письмо спустя несколько месяцев после моей смерти.

Может быть, тебя разыщут даже позже, хотя это уже не суть важно. Я оставил

тебе в наследство некоторую сумму все, что удалось мне скопить за свою

жизнь, и ты получишь эти деньги, которые я поместил на твое имя в банке

Аркхэма. Я сделал это не только потому, что ты мой единственный внук, но

также и потому, что из всего рода Уэтли рода, над которым тяготеет

проклятие, ты единственный, кому удалось вырваться из этого выморочного

поселка и получить образование; посему я надеюсь, что ты воспримешь все

должным образом, ибо мозг твой не обременен ни суеверием невежества, ни

предрассудками, свойственными излишней учености. Позже ты поймешь, о чем я

говорю.

Я призываю тебя исполнить мою последнюю волю и разрушить мельницу и ту

часть строения, что примыкает к ней. Сделай так, чтобы это крыло дома было

разобрано буквально по доскам, и если ты обнаружишь там какое бы то ни было

живое существо, я торжественно заклинаю тебя лишить его жизни; и неважно,

какой оно будет величины и какого обличья. Пусть даже оно будет напоминать

человека ты. все равно должен убить его, иначе ты погубишь и себя, и Бог

знает сколько других людей, тебя окружающих.

Сделай это обязательно.

Если же мои слова покажутся тебе безумием, то вспомни о том, что наш

род поражен куда более худшим пороком; но из всех Уэтли лишь мне одному

удалось избежать этой участи, хотя дело тут не только во мне, и я хочу,

чтобы ты знал: упрямое нежелание поверить в то, что на первый взгляд кажется

тебе невероятным, равно как и отрицание вещей, недоступных твоему разуменью,

есть признак безумия гораздо более верный в сравнении с теми, что