Максим Карпенко

Вселенная Разумная

поразительно сложных образов на бедном человеческом языке, и подтолкнули естествознание к расчленению и анализу природы.

В качестве примера такого мышления я хочу привести удивительный комментарий к Божественной комедии Данте, дающий представление о восприятии свойств пространства деятелями эпохи Возрождения. В третьей части дантовской Божественной комедии, в Рае, описан мир с необычной геометрией. Путешествуя по небесным сферам, Данте переходит из одной сферы в другую и всякий раз попадает в новый трехмерный мир. Каждый из новых миров вращается с большей скоростью, чем предыдущий. В один из моментов своего путешествия Данте видит далеко внизу исходный пункт - Землю, а в другой - уменьшающиеся быстро вращающиеся сферы, населенные небесным воинством. Каждый этап странствования Данте можно сопоставить трехмерному сечению четырехмерного шара. Если, читая Данте, помнить о такой четырехмерной модели, то трудно удержаться от изумления. Удивительно и то, что Боттичелли, притом только он один, в своих рисунках к Раю попытался передать такую невообразимую геометрию. Мыслители того времени обладали воображением необычной силы.

Искусство всегда говорило и говорит на таинственном, не поддающемся анализу языке образов, которые при всей их естественной многозначности кажутся максимально адекватными окружающему миру и самому человеку. Я не могу и не буду анализировать чье-либо творчество, да и сама возможность такого анализа в рамках существующих методов представляется весьма и весьма проблематичной, - здесь я хочу лишь отметить удивительное явление, которое можно было бы назвать информационным парадоксом классиков.

Суть его заключается в том, что произведение искусства всегда содержит существенно большее количество информации, чем счетная ее величина, полученная при поверке алгеброй гармонии. Это - постулат, который подобно его родным и двоюродным братьям не доказывается, поскольку соответствует практическому опыту человечества: как велика информационная, образная насыщенность поэзии Пушкина, который, затрачивая совершеннейший минимум слов, создает точный, живой и зримый образ, эквивалентное описание которого любым иным образом потребует существенно большего количества слов. Как измерить эту информацию? Как сопоставить? Этим парадоксом, кстати, можно объяснить разницу между Поэтом и каким-либо литературным поденщиком, который, проучившись немало лет творчеству как профессии и в совершенстве, как кажется, овладев техникой этой профессии, не способен по какой-то причине передать образ - получается все то же суетливое и кропотливое, многословное описание.

Только высочайшей информативностью, минимумом структурной энтропии, совершеннейшей соотнесенностью с миром можно объяснить то воздействие, то овладевающее человеком на всю жизнь потрясение, которое он испытывает, прикоснувшись к плодам великого творчества.

Воздействие произведений искусства бывает настолько велико, что иногда приобретает характер как бы физической силы, действующей на человека. Известен, например, случай со Стендалем, который однажды потерял сознание, рассматривая во Флоренции творения живописцев Возрождения. Некоторое время спустя во дворце Медичи писатель пришел в себя, но никак не мог объяснить, что с ним произошло.

Об этом можно было бы и не упоминать, если бы подобные случаи не стали повторяться. Этим удивительным явлением заинтересовалась итальянский профессор Габриэла Магелини.

- В последние годы, - говорит Магелини, - резкое расстройство нервной системы стало все чаще проявляться у туристов, посещающих флорентийские музеи. Мы исследовали последние 107 случаев и пришли к выводу, что у определенной категории людей в музеях наступает перебор положительных эмоций, который и приводит к шоковому состоянию. Этой в недавнем прошлом малоизвестной болезни теперь дано название синдром Стендаля.

Восприятие произведений искусства доступно не всем и не всегда, и это, наверное, нельзя объяснить какими-то физиологическими отличиями между людьми. В то же время воспитание этого восприятия вряд ли может заключаться в усвоении толкований всевозможных искусствоведов, странным образом напоминающих толкователей религиозных текстов: В первой части своей симфонии Бетховен раскрывает... Да нельзя объяснить, что раскрывает Бетховен ни при