Платон

Апология сократа

вы заставите их не порицать вас за то, что вы живете неправильно, — то вы

заблуждаетесь. Такой способ самозащиты и не вполне надежен, и нехорош, а вот вам

способ и самый хороший и самый легкий: не затыкать рта другим, а самим стараться быть

как можно лучше. Предсказав это вам, тем, кто меня осудил, я покидаю вас.

А с теми, кто голосовал за мое оправдание, я бы охотно побеседовал о случившемся, пока

архонты заняты и я еще не отправился туда, где я должен умереть. Побудьте со мною это

время, друзья мои! Ничто не мешает нам потолковать друг с другом, пока можно. Вам, раз

вы мне друзья, я хочу показать, в чем смысл того, что сейчас меня постигло. Со мною,

судьи, — вас-то я, по справедливости, могу назвать судьями, — случилось что-то

поразительное. В самом деле, ведь раньше все время обычный для меня вещий голос

слышался мне постоянно и удерживал меня даже в маловажных случаях, если я

намеревался сделать что-нибудь неправильно, а вот теперь, когда, как вы сами видите, со

мной случилось то, что всякий признал бы — да так оно и считается — наихудшей бедой,

божественное знамение не остановило меня ни утром, когда я выходил из дому, ни когда я

входил в здание суда, ни во время всей моей речи, что бы я ни собирался сказать. Ведь

прежде, когда я что-нибудь говорил, оно нередко останавливало меня на полуслове, а

теперь, пока шел суд, оно ни разу не удержало меня ни от одного поступка, ни от одного

слова. Как же мне это понимать? Я скажу вам: пожалуй, все это произошло мне на благо,

и, видно, неправильно мнение всех тех, кто думает, будто смерть — это зло. Этому у меня

теперь есть великое доказательство: ведь быть не может, чтобы не остановило меня

привычное знамение, если бы я намеревался совершить что-нибудь нехорошее.

Заметим еще вот что: ведь сколько есть оснований надеяться, что смерть — это благо!

Смерть — это одно из двух: или умереть значит не быть ничем, так что умерший ничего

уже не чувствует, или же, если верить преданиям, это есть для души какая-то перемена,

переселение ее из здешних мест в другое место. Если ничего не чувствовать, то это все

равно что сон, когда спишь так, что даже ничего не видишь во сне; тогда смерть —

удивительное приобретение. По-моему, если бы кому-нибудь предстояло выбрать ту ночь,

в которую он спал так крепко, что даже не видел снов, и сравнить эту ночь с остальными

ночами и днями своей жизни и, подумавши, сказать, сколько дней и ночей прожил он в

своей жизни лучше и приятнее, чем ту ночь, — то, я думаю, не только самый простой

человек, но и сам великий царь нашел бы, что таких ночей было у него наперечет по

сравнению с другими днями и ночами. Следовательно, если смерть такова, я тоже назову

ее приобретением, потому что, таким образом, все время покажется не дольше одной

ночи.

С другой стороны, если смерть есть как бы переселение отсюда в другое место и верно

предание, что там находятся все умершие, то есть ли что-нибудь лучше этого, судьи? Если

кто придет в Аид, избавившись вот от этих самозванных судей, и найдет там истинных

судей, тех, что, по преданию, судят в Аиде, — Миноса, Радаманта, Эака, Триптолема и

всех тех полубогов, которые в своей жизни отличались справедливостью — разве плохо

будет такое переселение?

А чего бы не дал всякий из вас за то, чтобы быть с Орфеем, Мусеем, Гесиодом, Гомером?

Да я готов умирать много раз, если все это правда, — для кого другого, а для меня было

бы восхитительно вести там беседы, если бы я там встретился, например, с Паламедом и с

Аянтом, сыном Теламона, или еще с кем-нибудь из древних, кто умер жертвою

неправедного суда, и я думаю, что сравнивать мою участь с их участью было бы отрадно.

А самое главное — проводить время в том, чтобы испытывать и разбирать обитающих там

точно так же, как здешних: кто из них мудр и кто из них только думает, что мудр, а на

самом деле не мудр. Чего не дал бы всякий, судьи, чтобы испытать того, кто привел

великую рать под Трою, или Одиссея, Сизифа и множество других мужей и жен, — с

ними беседовать, проводить время, испытывать их было бы несказанным блаженством. Во

всяком случае, уж там-то за это не казнят. Помимо всего прочего, обитающие там

блаженнее здешних еще и тем, что остаются все время бессмертными, если верно

предание.

Но и вам, судьи, не следует ожидать ничего плохого от смерти, и уж если что принимать

за верное, так это то, что с человеком хорошим не бывает ничего плохого ни при жизни,