Платон

Апология сократа

деле оно совсем иначе, я почитаю их, афиняне, больше, чем

любой из моих обвинителей, — поручаю и вам и богу рассудить меня так, как будет всего

лучше и для меня и для вас.

[После признания Сократа виновным]

Многое, афиняне, не позволяет мне возмущаться тем, что сейчас произошло, — тем, что

вы меня осудили, да для меня это и не было неожиданностью. Гораздо более удивляет

меня число голосов на той и на другой стороне. Я не думал, что перевес голосов будет так

мал, и полагал, что он будет куда больше. Теперь же, оказывается, выпади тридцать

камешков не на эту, а на другую сторону, и я был бы оправдан. От Мелита, по-моему, я и

теперь отделался, и не только отделался: ведь очевидно для всякого, что если бы Анит и

Ликон не выступили против меня со своими обвинениями, то Мелит был бы принужден

уплатить тысячу драхм, не получив пятой части голосов.

Этот человек присуждает меня к смерти. Пусть так. А я, афиняне, к чему присуждаю себя

сам? Очевидно, к тому, чего заслуживаю. Так к чему же? Что, по заслугам, надо сделать

со мной, или какой штраф должен я уплатить за то, что я сознательно всю свою жизнь не

давал себе покоя и пренебрег всем тем, о чем заботится большинство, — корыстью,

домашними делами, военными чинами, речами в народном собрании, участием в

управлении, в заговорах, в восстаниях, какие бывают в нашем городе, — ибо считал себя,

право же, слишком порядочным, чтобы остаться целым, участвуя во всем этом; за то, что

не шел туда, где я не мог принести никакой пользы ни вам, ни себе, а шел туда, где

частным образом мог оказать всякому величайшее, как я утверждаю, благодеяние,

стараясь убедить каждого из вас не заботиться о своих делах раньше и больше, чем о себе

самом, о том, как самому стать как можно лучше и разумнее; и не печься о городских

делах раньше, чем о самом городе, и таким же образом помышлять и обо всем прочем.

Итак, чего же я заслуживаю за то, что я такой? Чего-нибудь хорошего, афиняне, если уже

в самом деле воздавать по заслугам, и притом такого, что мне было бы кстати. Что же

кстати человеку заслуженному, но бедному, который нуждается в досуге для вашего же

назидания? Для подобного человека, афиняне, нет ничего более подходящего, как обед в

Пританее! Ему это подобает гораздо больше, чем тому из вас, кто одерживает победу на

Олимпийских играх в скачках или в состязаниях колесниц, двуконных и четвероконных;

ведь он дает вам мнимое счастье, а я — подлинное, он не нуждается в пропитании, а я

нуждаюсь. Итак, если я должен по справедливости оценить мои заслуги, то вот к чему я

присуждаю себя — к обеду в Пританее.

Может быть, вам и это покажется высокомерным, как и то, что я говорил о воплях и

мольбах; но это не так, афиняне, а скорее дело вот в чем: я убежден, что ни одного

человека не обижаю умышленно, но убедить в этом вас я не могу, потому что мало

времени беседовали мы друг с другом. Мне думается, вы бы убедились, если бы у вас, как

у других людей, существовал закон решать уголовное дело в течение нескольких дней, а

не одного; сейчас не так-то легко за короткое время опровергнуть тяжелую клевету. Так

вот, убежденный в том, что я не обижаю никого, я ни в коем случае не стану обижать и

самого себя, наговаривать на себя, будто я заслуживаю чего-нибудь нехорошего, и

назначать себе наказание. С какой стати? Из страха подвергнуться тому, чего требует для

меня Мелит и о чем, повторяю, я не ведаю, благо это или зло? И вместо этого я выберу и

назначу себе наказанием что-нибудь такое, о чем я знаю наверное, что это — зло? Не

тюремное ли заключение? Но ради чего стал бы я жить в тюрьме рабом одиннадцати

должностных лиц, каждый раз избираемых заново? Денежную пеню, с тем чтобы быть в

заключении, пока не уплачу? Но для меня это то же, что вечное заточение, потому что мне

не из чего уплатить. Не присудить ли себя к изгнанию? К этому вы меня, пожалуй, охотно

присудите. Сильно бы, однако, должен был я цепляться за жизнь, афиняне, чтобы

растеряться настолько и не сообразить вот чего: вы, собственные мои сограждане, не были

в состоянии вынести мои беседы и рассуждения, они оказались для вас слишком

тяжелыми и невыносимыми, так что вы ищете теперь, как бы от них отделаться; так

неужели другие легко их вынесут? Никоим образом, афиняне. Хороша же в таком случае

была бы моя жизнь — уйти в изгнание на старости лет и жить, скитаясь из города в город,

причем отовсюду меня бы изгоняли. Я ведь отлично знаю, что, куда бы я ни пришел,