Баркер Эльза

Письма живого усопшего о войне Часть2

из них отделялась от тела, старался вывести её из

темноты и из состояния сна, в которое она попадала; но это ему

никогда не удавалось. Ему вообще ничего не удавалось. Само его

существование было тщетным, горьким и безрадостным.

Однажды я подошел к нему и дотронулся рукой до его лба.

Ты не такой, как все остальные, -- сказал он равнодушно, -- откуда

-- Я пришел издалека, -- ответил я, -- хочешь пойти со мной?

-- Куда угодно, лишь бы подальше отсюда, -- согласился он.

-- Ты хотел бы остаться один?

-- Нет. Одному еще хуже.

-- Самое худшее уже позади, -- утешил его я.

-- Что ты имеешь в виду?

-- То, что на этот раз источник твоих низменных желаний уже

истощился. Ты устал и с отвращением вспоминаешь ту жизнь, которую ты

вел с тех пор, как освободился от своего тела.

-- Какое странное выражение -- 'освободился'! Только сейчас я

чувствую, что очень хочу освободиться.

-- И я помогу тебе вырваться из еще одной темницы, в которую ты

заключен, помогу сорвать ещё одну оболочку с самого себя, которая

не выпускает тебя на волю.

-- А для чего это тебе?

-- Чтобы ты не тратил сил понапрасну, когда будешь стараться

освободиться от этой оболочки самостоятельно, -- сказал я, --

а сейчас ты, наверное, хочешь спать?

-- Да, я бы не отказался немного отдохнуть.

Он спал, а я тем временем пытался ускорить его освобождение, и когда

он пробудился, на сей раз уже в другом, более свободном мире, я

по-прежнему был с ним.

-- Что бы ты хотел увидеть? -- спросил я.

-- Что-нибудь красивое, -- ответил он. -- Что-нибудь красивое и

чистое.

-- Может быть, танец эльфов? -- спросил я с улыбкой.

-- Танец эльфов? -- Разве такие вещи на самом деле бывают?

-- Во вселенной -- бесчисленное множество форм жизни и сознания, --

пояснил я, -- и раз уж твой опыт заставляет тебя верить в дьяволов,

значит ты, без сомнения, сможешь поверить и в эльфов.

Едва я успел это сказать, как они тут же приблизились к нам: гибкие,

прозрачные формы, весело танцующие в усыпанных цветами просторах

Елисейских Полей. Они кружились и покачивались вокруг нас -- эти

существа: чистые, как сам воздух, по которому они порхали; легкие,

как само счастье, которое они излучали; вечные, как надежда, и ещё

более прекрасные, чем сны смертных людей.

Тень грусти окончательно слетела с лица моего друга, он тоже

заразился этим весельем и стал легким, как воздух, и чистым. Он

присоединился к их танцу и вместе с ними закружился вокруг меня.

Признаюсь вам в порыве откровения, что я тоже танцевал с эльфами.

Сотоварищ и друг Прекрасного Существа тоже окунулся в море вселенской

жизни и поплыл по нему под парусами беззаботности. Тот, кто слишком

много знает о скорби этого мира, должен иногда облегчать свою ношу,

полностью отдаваясь чувству радости.

Когда эльфы снова удалились в свое неприкосновенное убежище, я

заметил, что к нам приближается еще какая-то форма.

-- А сейчас, что бы ты хотел увидеть? -- спросил я его.

-- Могу я увидеть одного человека, который до сих пор живет в Англии?

-- спросил он несколько смущенно. И все же в его просьбе я уловил ту

непоколебимую уверенность, которая свойственна душам, научившимся

доверять своим собственным желаниям -- так бывает, когда в них,

благодаря очищению желания, начинает проникать высшая мудрость.

-- Пожалуй, да, -- ответил я.

Подошедшая к нам форма была мне незнакома, но мой друг сразу же узнал

и поприветствовал её. Рядом с моим другом стояла женщина, в которой

сразу же можно было признать натуру энергичную и деятельную, и в то

же время чистую, ибо без этого чистого излучения в тех сферах, где мы

тогда находились, вообще невозможно было никакое общение.

-- Давайте присядем, -- предложил я, -- так мы будем чувствовать себя

уютнее.

Эти двое рядом со мной, казалось, были счастливы от одного только

присутствия друг друга. 'По-братски, рука об руку' сидели они рядом;

и хотя я знал, что одна из них -- всего лишь подобие живой женщины, в

этот момент она казалась мне абсолютно реальной, ибо все добрые

побуждения сердца -- реальность, а в тех сферах, в которые я привел

своего друга, все побуждения могут быть только добрыми. Здесь нельзя

встретить врага, и та женщина, которую он любил, тоже любила его,

иначе она не смогла бы оказаться здесь.

Вскоре я оставил их вдвоем и вернулся к своим трудам на поля

сражений, поскольку там были и другие, кто нуждался в моей помощи;

другу же моему пока ничто не грозило.