Сатпрем

«Эволюция II»

для изобретательства и открытия

(или раскрытия). Все это говорит 'нет' и затрудняет подачу топлива в ее топку. Мы

вынуждены признать, как это я сделал, когда вернулся в Индию, что 'среда'

неблагоприятна, что означает, что она очень благоприятна для чего-то иного. Индия также

говорит о пралайе, конце мира, но этот конец — только начало следующего мира:

утверждается, что было шесть 'пралай' до сегодняшней Земли. Земля подходит к

седьмому концу. Семь эволюционных сценариев... 'завершаются' некими разумными и

весьма разрушительными гуманоидами, которые разыгрывают свой собственный

маленький сценарий, размножаются и начинают все сызнова — и так далее до смерти? И

мы начнем восьмую Землю снова? Но все же, должен быть очень неблагоприятный

момент, который даст рождение более благоприятной среде или бытию, более

подходящему к красоте и долговечности Земли. Человек, называемый разумным,

определенно не является тем средством, хотя он может быть инструментом в создании

нового существа — но каков же телесный, физический механизм? Он должен быть одним,

поскольку ему следовали все эти маленькие создания до нас. Эволюция ничуть не больше

заинтересована в умножении наших мозговых извилин, наших скоростных шоссе, наших

реактивных самолетов и чудесных идей, чем в умножении зубов акулы или ног

сороконожки. Но эволюция может использовать наше собственное удушье для того,

чтобы разрушить стены, как она когда-то использовала пересыхавшие болота для того,

чтобы вынудить древних рыб изобрести новый способ дыхания. Было бы ошибкой

думать, что маленькие создания, будь они научными или академическими или папскими

или какими-угодно еще, образуют определенную 'среду': все это определяет и размечает

нашу тюрьму — с одним и тем же секретом в оболочке каждого маленького

заключенного. И ее окончательный секрет — то, что правит нами и принуждает нас —

может заключаться в том, чтобы сделать свободное существо, но не средствами еще

одного изобретения, а тем, что было в самом сердце первого микроорганизма и первого

атома.

Но что же это за 'вещь', которую ни один ученый никогда не видел под своим

микроскопом, не видел священник со своей высокой кафедры, и не видел ни один человек

под самым своим носом?

Все же ученые видели ее, некоторые мудрецы мимолетно касались ее, и изрядное число

простых и несчастных людей дышали ею. Но никто и никогда не сложил эти три вещи

вместе в одной человеческой физиологии.

Когда мы сможем сложить вместе 1+1+1, тогда мы произведем новый вид на Земле.

Сокровище небес

спрятано в тайной пещере

подобно птенцу,

внутри бесконечной скалы

Риг Веда, I.130.3

Глава 3

Два конца человеческого опыта

БЫВАЮТ времена, когда человеческая панорама раскрывается перед нашими глазами

или вызывает крик в нашем сердце. Это страдание, это красота в глубинах бедствий, эта

бесконечная расщелина под распростретыми крыльями, затем снова длинная ужасная

ночь, человеческая жестокость, жизни, разбросанные подобно птицам на ветру,

потерянная любовь — и нечто, что бьется и бьется на дне всего этого, подобно морскому

прибою, что упорно колотится о берег, любит снова и любит всегда. Дикость и

возвышенный парадокс, неослабевающий поиск, кровавые следы и озаренные тропы,

пучины или небеса распростерты перед нами, и затем — могилы, и всегда все больше

могил. Потребуется немало богов и грез, чтобы смягчить это отчаяние и утешить эту

Скорбь. Понадобится не один маяк, чтобы переплыть через этот шторм, где восторг носит

личину чудовища и дьяволы облачены в золото. Наши храмы разбросаны по пустыне как

птицы наших жизней и вторящие крики исчезнувших цивилизаций — но эти крики звучат

и звучат снова. И что это за крики? Как птица на могиле, возвращающаяся снова, чтобы

спеть свою песню и излить свою скорбь.

Возможно, этот крик уже присутствовал в первой могиле микроорганизма, четыре

миллиарда лет назад. Крик столь тщетный и столь мощный, что заставил Века и виды

вращаться вокруг него, несмотря ни на что, или потому что он включает все.

Так... что же наша новорожденная Наука может сделать на переломе веков, в конце

тысячелетия? Она может сосчитать атомы нашей могилы и попытаться сосчитать другие

атомы и галактики, разбросанные подобно нашим мечтам. Наука может разрушить все, и

очень умело, это ее самое великое произведение. Каждое из ее чудес — это новехонькая

маленькая смерть, которую она лечит еще одной новенькой маленькой смертью — столь