Стивен Кинг

Стрелок Темная Башня – 1

— Хакс рассмеялся.

— Ты сам это сказал. «Солдат, не спрашивай». Тебе же не нравится, что детьми управляют ружья, когда они могли бы пребывать под десницей того, чей властью лев возлежит рядом с агнцем. Ведь не нравится?

В ответ Хакс промолчал.

— Через двадцать минут мне заступать в караул, — голос стражника вновь стал спокойным. — Выдай ка мне покуда баранью лопатку. Пожалуй, схожу ущипну кого нибудь из твоих кухонных девок. Пусть себе похихикает. Да и пойдк потихоньку на пост…

— От моего барашка у тебя колик в желудке не будет, Робсон.

— А ты не хочешь…

Но тут тени сдвинулись, и голоса затихли.

Я мог бы убить их, подумал Роланд, замерев как зачарованный. Я мог бы убить их обоих своим ножом. Перерезать им глотки, как свиньям. Он поглядел на свои руки, испачканные мясной подливкой, ягодным соком и грязью после дневных упражнений на воздухе.

— Роланд.

Он поднял глаза на Катберта. Долго смотрели они друг на друга в благоуханной полутьме, и во рту у Роланда возник вдруг обжигающий привкус отчаяния. То, что он чувствовал, чем то напоминало смерть — такую же грубую и непреложную, как смерть того голубя в белом небе над полем для игр. Хакс?

— думал он, недоумевая. Хакс, который тогда мне поставил припарку на ногу? Хакс? И тут же сознание его замкнулось, отгородившись от неприятных мыслей.

Он смотрел прямо в лицо Катберту — в его всегда веселое, умненькое лицо — и не видел ничего. Вообще ничего. В теперь бесцветных глазах Катберта отражалась погибель Хакса. В глазах Катберта это уже случилось. Он накормил их. Они пошли на лестницу. Чтобы поесть. А потом Хакс отвел стражника по имени Робсон для предательского tet— б tet не в тот угол кухни. Вот и все. В глазах Катберта Роланд увидел, что за это предательство Хакс умрет, как умирает гадюка в змеиной яме. Только так и никак иначе. И ничего больше.

В глазах Катберта Хакс уже умер.

Это были глаза стрелка.

Отец Роланда только что возвратился с нагорья и выглядел как то совсем не к месту среди роскошных портьер и шифоновой претенциозности главной приемной залы, куда мальчику разрешили входить лишь недавно — в знак начала его ученичества.

Отец был одет в черные джинсы и голубую рабочую блузу. Дорожный плащ, пыльный и грязный, а в одном месте даже разодранный до подкладки, отец перекинул небрежно через плечо, не заботясь о том, как подобный видок «сочетается» с элегантным убранством залы. Он был ужасно худым, и, казалось, пышные его усы, похожие на велосипедный руль, перевешивали его голову, когда он смотрел на сына