Стивен Кинг

Стрелок Темная Башня – 1

на небо. Оно уже темнело, наливаясь пурпурным свечением заката. Дневная жара потихонечку отступала, а вспышки молний на горизонте предвещали дождь. Там, за многие мили отсюда, вилы слепящих разрядов кололи бока безмятежных холмов в предгориях. Холмы. Потом — горы. Потом — фонтаны безрассудства и крови, бьющие в небеса. Он устал. Усталось проникла до мозга костей. И еще глубже.

Он опустил глаза и взглянул на Корта.

— Сейчас я собираюсь похоронить своего сокола, учитель. А попозже схожу в нижний город и скажу там в борделях, если кто будет спрашивать, где ты и что с тобой.

Губы Корта раскрылись в улыбке, исполненной боли. Потом он уснул.

Стрелок поднялся и обернулся ко всем остальным:

— Соорудите носилки и отнесите его домой. Приведите ему сиделку. Нет: двух сиделок. О'кей?

Друзья продолжали таращиться на него, захваченные суровой торжественностью момента, который еще нельзя было переломить возвращением к грубой реальности. Им все прпедставлялось, что вот сейчас над головою Роланда воспылает нимб ослепительного огня или, быть может, что он обернется диким волком прямо у них на глазах.

— Двух сиделок, — повторил стрелок и улыбнулся. Они улыбнулись тоже.

— Ах ты чертов погонщик мулов! — вдруг выкрикнул Катберт, расплывшись в улыбке. — Ты ж нам ничего не оставил, сам ободрал все мясо с этой кости!

— До завтра мир не изменится, — проговорил, улыбаясь, стрелок, вспомнив старую поговорку. — Ален, ты жопа с гренкой. Чего стоишь? Двигай своими бульонками.

Ален взялся за сооружение носилок; Томас и Жами ринулись в главный зал, а оттуда уже — в лазарет.

Стрелок и Катберт остались стоять на месте, глядя друг на друга. Они всегда были близки: очень близки — или настолько, насколько вообще позволяли близость острые грани их очень несхожих друг с другом характеров. Глаза Катберта так и сияли, излучая открытый, рискованный свет, и стрелок едва удержался, чтобы не посоветовать другу отложить испытание еще на год, а то и на все полтора, если он только не хочет уйти с позором через западный вход. Но они многое пережили вместе, и стрелок понимал, что не может сейчас рисковать в единочасье разрушить все это, ибо, как бы он ни старался, ему все равно не избежать того, что слова его будут восприняты как проявление покровительственного отношения. Я уже начинаю плести интриги, — подумал он, и ему стало немного противно. А потом он подумал о Мартене и о матери и улыбнулся другу. Улыбкой обманщика.

Я буду первым, сказал он себе, в первый раз осознав до конца, хотя он и прежде