Говард Лавкрафт

Ужас Данвича

" Горгоны, Гидры и Химеры -- страшные рассказы о Целено и Гарпиях --

все они могут воссоздаваться в мозгу язычника -- однако все они на самом

деле существовали. Все это -- копии, типы -- точнее архетипы, которые есть в

нас, и они существуют от века.

Иначе каким же образом то, что наяву мы считаем выдумкой, может

оказывать на нас влияние? Разве мы испытываем ужас при мысли о них потому,

что считаем способными причинить нам физическую боль? нет, меньше всего! Эти

страхи имеют куда более древнее происхождение. Они берут начало за пределами

тела -- иначе говоря, не будь тела, они бы все равно существовала...

Так что страх, о котором здесь идет речь, чисто духовной природы -- то

что он столь же силен, сколь и не привязан ни к одному земному объекту, то

что он преобладает в период нашего безгреховного младенчества -- все это

затрудняет поиск решения, которое позволило бы нам проникнуть в глубины

нашего доземного существования и хотя бы одним глазком заглянуть в страну

теней, что была до появления человека".

Чарльз Лэмб "Ведьмы и другие ночные страхи"

I

Если человек, путешествующий по северным районам центрального

Массачусетса, на развилке дорог в Эйлсбери близ Динз-Корнерс повернет не в

ту сторону, то он окажется в пустынном и любопытном месте. Местность

становится более возвышенной, а окаймленные зарослями вереска стены камня

все ближе и ближе подходят к колее пыльной извилистой дороги. Деревья в

много численных полосках леса кажутся чересчур большими, а дикие травы,

сорняки и заросли куманики чувствуют себя здесь куда вольготнее, чем в

обжитых районах. В то же время засеянные поля становятся более скудными и

встречаются все реже; а немногочисленные разбросанные здесь дома несут на

себе удивительно сходный отпечаток старости, разрушения и запущенности. Сам

не зная почему, путешественник не решается спросить дорогу у кого-либо из

одиноких людей грубоватой наружности, сидящих на полуразвалившихся крылечках

или работающих на наклонных лугах среди разбросанных там и сям камней. Эти

фигуры выглядят столь тихими и вороватыми, что сразу чувствуешь присутствие

чего-то угрожающего, от чего лучше держаться подальше. Когда дорога

поднимается так высоко, что видишь" горы над темными лесами, ощущение

неясной тревоги усиливается.

Вершины кажутся слишком закругленными и симметричными, чтобы дать

чувство комфорта и естественности, а порой на фоне неба с особой четкостью

вырисовываются странные кольца высоких каменных колонн, которыми увенчана

большая часть этих вершин.

Узкие ущелья и овраги неясной глубины пересекают дорогу, а

переброшенные через них грубо сколоченные мосты всегда кажутся довольно

опасными. Когда дорога вновь начинает идти под уклон, появляются участки

болотистой местности, вызывающие инстинктивную неприязнь, а по вечерам --

настоящий страх из- за стрекота невидимых козодоев; светлячков, танцующих в

необыкновенном изобилии; хриплою и резкого, неприятно настойчивого свиста

жаб. Узкая сверкающая лента Мискатоника в его верховьях очень напоминает

змею, когда он, изгибаясь, подходит к подножию куполообразных холмов.

По мере приближения к холмам, путешественник начинает опасаться их

лесистых склонов больше, чем увенчанных камнями вершин. Эти склоны

поднимаются вверх, такие темные и крутые, что возникает желание оставить их

в стороне, но дорога не позволяет их миновать. По другую сторону скрытого

деревьями мостика видна маленькая деревушка, укрывшаяся между рекой и

вертикальным склоном Круглой Горы, и тут путешественника удивляет зрелище

полусгнивших двускатных крыш, напоминающих скорее о старых архитектурных

традициях, чем о типичных строениях этой местности. Большинство домов

брошены и вот- вот рухнут, а церковь с разрушенной колокольней служит

складом для хозяйственного скарба обитателей деревни.

Жутким кажется доверяться темному тоннелю мостика, но иного пути нет.

Когда же перебираешься на другую сторону, сразу ощущаешь слабый, но какой-то

скверный запах деревенской улицы, запах плесени и многолетнего гниения.

Миновав это место, путешественник всегда испытывает чувство облегчения, а

затем следует по узкой дорожке, огибает подножия холмов и пересекает гладкую

равнину, пока, наконец, вновь нее попадает на развилку