Говард Ф.Лавкрафт

Сияние извне

и обнаружил, что вода в гарднеровском

колодце больше не годилась для питья. Она стала не то, чтобы затхлой, не

то, чтобы соленой - во всяком случае, настолько омерзительной на вкус, что

Эми посоветовал Нейхему, не откладывая дела в долгий ящик, вырыть новый

колодец на лужайке выше по склону. Нейхем, однако, не внял предупреждению

своего старого приятеля, ибо к тому времени стал нечувствителен даже к

самым необычным и неприятным вещам. Они продолжали брать воду из

зараженного колодца, апатично запивая ею свою скудную и плохо

приготовленную пищу, которую принимали в перерывах между безрадостным,

механическим трудом, заполнявшим все их бесцельное существование. Ими

овладела тупая покорность судьбе, как если бы они уже прошли половину пути

по охраняемому невидимыми стражами проходу, ведущему в темный, но уже

ставший привычным мир, откуда нет возврата.

Таддеус сошел с ума в сентябре, когда в очередной раз, прихватив с

собой пустое ведро, отправился к колодцу за водой. Очень скоро он

вернулся, визжа от ужаса и размахивая руками: "Там, внизу, живет свет..."

Два случая подряд - многовато для одной семьи, но Нейхема не так-то просто

было сломить. Неделю или около того он позволял сыну свободно разгуливать

по дому, а потом, когда тот начал натыкаться на мебель и падать на что ни

попадя, запер его на чердаке, в комнате, расположенной напротив той, в

которой содержалась его мать. Отчаянные вопли, которыми эти двое

обменивались через запертые двери, особенно угнетающе действовали на

маленького Мервина, который всерьез полагал, что его брат переговаривается

с матерью на неизвестном людям языке.

Примерно в это же время начался падеж скота. Куры и индейки приобрели

сероватый оттенок и быстро издохли одна за другой, а когда их попытались

приготовить в пищу, то обнаружилось, что мясо стало сухим, ломким и

непередаваемо зловонным. Свиньи сначала непомерно растолстели, а затем

вдруг стали претерпевать такие чудовищные изменения, что ни у кого просто

не нашлось слов, чтобы дать объяснение происходящему. Разумеется, их мясо

тоже оказалось никуда не годным, и отчаяние Нейхема стало беспредельным.

Ни один местный ветеринар и на милю не осмелился бы подойти к его дому, а

специально вызванное из Аркхэма светило только и сделало, что вылупило

глаза от изумления и удалилось, так ничего и не сказав. А между тем свиньи

начинали понемногу сереть, затвердевать, становиться ломкими и в конце

концов разваливаться на куски, еще не успев издохнуть, причем глаза и

рыльца несчастных животных превращались в нечто совершенно невообразимое.

Все это было очень странно и непонятно, если учесть, что скот не

получил ни единой былинки с зараженных пастбищ. Затем мор перекинулся на

коров. Отдельные участки, а иногда и все туловище очередной жертвы

непостижимым образом сжималось, высыхало, после чего кусочки плоти

начинали отваливаться от пораженного места, как старая штукатурка от

гладкой стены. На последней стадии болезни (которая во всех без исключения

случаях предшествовала смерти) наблюдалось появление серой окраски и общая

затверделость, ведущая к распаду, как и в случае со свиньями.

Когда пришла пора собирать урожай, на дворе у Нейхема не осталось ни

единого животного - птица и скот погибли, а все собаки исчезли однажды

ночью, и больше о них никто не слышал. Что же касается пятерых котов, то

они убежали еще на исходе лета, но на их исчезновение вряд ли кто-нибудь

обратил внимание, ибо мыши в доме давным-давно перевелись, а миссис

Гарднер была не в том состоянии, чтобы заметить пропажу своих любимцев.

Девятнадцатого октября пошатывающийся от горя Нейхем появился в доме

Пирсов с ужасающим известием. Бедный Таддеус скончался в своей комнате на

чердаке - скончался при обстоятельствах, не поддающихся описанию. Нейхем

вырыл могилу на обнесенном низкой изгородью семейном кладбище позади дома

и опустил в нее то, что осталось от его сына. Смерть не могла прийти

снаружи, ибо низкое зарешеченное окно и тяжелая дверь чердачной комнаты

оказались нетронутыми, но бездыханное тело Таддеуса носило явные признаки

той же страшной болезни, что до того извела всю гарднеровскую живность.

Эми и его жена, как могли, утешали несчастного, в то же время ощущая, как

у них по телу пробегают холодные мурашки. Смертный ужас, казалось, исходил