Говард Ф.Лавкрафт

Сияние извне

К западу от Аркхэма высятся угрюмые кручи, перемежающиеся лесистыми

долинами, в чьи непролазные дебри не доводилось забираться ни одному

дровосеку. Местные жители давно покинули эти места, да и вновь прибывающие

переселенцы предпочитают здесь не задерживаться. В разное время сюда

наезжали франкоканадцы, итальянцы и поляки, но очень скоро все они

собирались и следовали дальше. И вовсе не потому, что обнаруживали

какие-либо недостатки - нет, ничего такого, что можно было бы увидеть,

услышать или пощупать руками, здесь не водилось, - просто само место

действовало им на нервы, рождая в воображении странные фантазии и не давая

заснуть по ночам. Это, пожалуй, единственная причина, по которой чужаки не

селятся здесь: ибо доподлинно известно, что никому из них старый Эми Пирс

и словом не обмолвился о том, что хранит его память о "страшных днях".

Эми, которого в здешних краях уже давно считают немного повредившимся в

уме, остался единственным, кто не захотел покинуть насиженное место и

уехать в город. И еще. Во всей округе только он один осмеливается

рассказывать о "страшных днях", да и то потому, что сразу же за его домом

начинается поле, по которому можно очень быстро добраться до постоянно

оживленной, ведущей в Аркхэм дороги.

Некогда эта дорога проходила по холмам и долинам прямиком через

Испепеленную Пустошь, но после того, как люди отказались ездить по ней,

было проложено новое шоссе, огибающее местность с юга. Однако следы старой

дороги все еще можно различить среди густой поросли наступающего на нее

леса, и, без сомнения, кое-какие ее приметы сохранятся даже после того,

как большая часть низины будет затоплена под новое водохранилище. Если это

случится - вековые леса падут под ударами топоров, а Испепеленная Пустошь

навсегда скроется под толщей воды.

Я только собирался отправиться к этим холмам и долинам на разметку

нового водохранилища, а меня уже предупредили, что место "нечистое". Дело

было в Аркхэме, старинном и, пожалуй, одном из немногих оставшихся

городков, где легенды о нечистой силе дожили до наших дней, и я воспринял

предупреждение как часть обязательных страшных историй, которыми

седовласые старушки испокон веков пичкают своих внуков на ночь. Само же

название "Испепеленная Пустошь" показалось мне чересчур вычурным.

Когда я добрался туда, было ясное раннее утро, но стоило мне ступить

под мрачные своды ущелий, как я оказался в вечном полумраке. Тишина,

царившая в узких проходах, была чересчур мертвой, и слишком уж много

сырости таил в себе настил из осклизлого мха и древнего перегноя.

Но все это не шло ни в какое сравнение с Испепеленной Пустошью. На

первый взгляд, пустошь представляла собой обычную проплешину, какие

остаются в результате лесного пожара - но почему же, вопрошал я себя, на

этих пяти акрах серого безмолвия, въевшегося в окрестные леса и луга

наподобие того, как капля кислоты въедается в бумагу, с тех пор не выросло

ни одной зеленой былинки? Большая часть пустоши лежала к северу от старой

дороги, и только самый ее краешек переползал за южную обочину. Только

подумав о том, что мне придется пересекать это неживое пепельное пятно, я

почувствовал, что все мое существо необъяснимым образом противится этому.

Чувство долга и ответственности за возложенное поручение заставили меня

наконец двинуться дальше. На всем протяжении моего пути через пустошь я не

встретил ни малейших признаков растительности. Повсюду, насколько хватало

глаз, недвижимо, не колышимая ни единым дуновением ветра, лежала

мельчайшая серая пыль или, если угодно, пепел. В непосредственной близости

от пустоши деревья имели странный, нездоровый вид, а по самому краю

выжженного пятна стояло и лежало немало мертвых гниющих стволов. Как ни

ускорял я шаг, а все же успел заметить справа от себя груду потемневших

кирпичей и булыжника, высившуюся на месте обвалившегося дымохода и еще

одну такую же кучу там, где раньше, по всей видимости, стоял погреб.

Немного поодаль зиял черный провал колодца, из недр которого вздымались

зловонные испарения и окрашивали проходящие сквозь них солнечные лучи в

странные, неземные тона.

После пустоши даже долгий, изнурительный подъем под темными сводами

чащобы показался мне приятным и освежающим, и я больше не удивлялся тому,