Говард Ф.Лавкрафт

Единственный наследник

хриплого старческого шепота. Я ведь живу тут по соседству, и уж доктора-то

видала много раз. Он был такой высокий, долговязый, согнут, как крючок, и

борода наподобие козлиной... Да... А что у ног его вечно волочилось ох, не

приведи вам Господь такое увидеть. Какая-то длинная, черная гадина, но не

змея, нет для змеи-то она была великовата, хоть эти твари змеи, то есть,

постоянно мне на ум приходили, как только доктора увижу... Ох, а как кто-то

кричал в ту ночь... И в колодце не то выли, не то лаяли не как лиса или

собака, уж этих-то я ни с чем не спутаю нет, там будто тюлень тявкал, если

вы, конечно, когда-нибудь тюленя слышали... Я уж всем про то рассказывала,

разочарованно махнула она рукой, да только кто мне, старой развалине,

поверит... Вы ведь то же самое думаете сидит, мол, тут старуха и несет

невесть что, чего уж там...

Интересно, какие выводы сделали бы вы на моем месте? С одной стороны, я

склонялся к тому, чтобы признать правоту дочери миссис Коббет, которая,

провожая меня, сказала: "Не обращайте внимания на мамину болтовню

артериосклероз, сами понимаете, так что она уже понемногу выживает из ума".

С другой стороны, я никак не мог согласиться с тем, что старая миссис

"понемногу выживает из ума" стоило мне только вспомнить, как сверкали ее

глаза и как цепко следили они за мной, когда она рассказывала о своем

загадочном соседе. Казалось, она с наслаждением вовлекает меня в некий

сатанинский розыгрыш, истинные масштабы которого были доступны только ей

одной.

Неудачи подстерегали меня на каждом шагу. Все направления моих поисков

давали в сумме не больше, чем какое-нибудь одно из них в отдельности. Я

проштудировал огромное количество старых регистрационных документов,

газетных вырезок и прочих записей, но результатом были только две даты: 1697

год возведения дома, и 1927 год смерти доктора Жана-Франсуа Шарьера. Если в

истории города и был какой-либо другой Шарьер, то о нем не сохранилось ни

одного письменного свидетельства. Казалось невероятным, что все без

исключения более-менее близкие родственники доктора Шарьера, покинувшие мир

живых еще до его кончины, предпочли умереть за пределами Провиденса, и, тем

не менее, только эта гипотеза в какой-то степени могла объяснить тот факт,

что доктор Жан-Франсуа Шарьер являлся единственным известным здесь

представителем своего семейства.

И все же однажды удача улыбнулась мне. Как-то раз, обследуя донельзя

захламленные комнаты верхнего этажа, я обнаружил в одной из них портрет

доктора Шарьера, который висел в самом дальнем от входа углу и был почти

совершенно завален различной рухлядью. Вместо полного имени на портрете

стояли только инициалы Ж.-Ф.Ш. но и этого мне было вполне достаточно для

того, чтобы идентифицировать изображенную на нем личность. Высокие скулы,

впалые щеки и остроконечная бородка придавали тонко очерченному лицу доктора

суровое, аскетическое выражение, а от взгляда темных, лихорадочно блестевших

глаз веяло замогильным холодом.

Однако на этой ценной находке мое движение вперед основательно

застопорилось, и мне снова пришлось взяться за изучение книг и бумаг,

лежавших на столах в лаборатории и кабинете. Если раньше я проводил большую

часть времени вне дома, занимаясь сбором информации о докторе Шарьере, то

сейчас буквально дневал и ночевал в мрачном особняке. Возможно, благодаря

именно этому добровольному заточению в стенах дома Шарьера я стал гораздо

острее ощущать его ауру как физически, так и психически. Постоянно думая об

адвокате и его семье, которые покинули особняк, будучи не в состоянии

вынести здешний воздух, я невольно начал обонять дом и смог наконец-то

уловить причудливую смесь разнообразных запахов, до сих пор ускользавших от

моего восприятия. Среди них были вполне обычные, характерные запахи старого

жилища, но преобладали иные, в данной обстановке совершенно неожиданные.

Основная составляющая этой странной смеси не вызывала никаких сомнений это

был терпкий мускусный дух, непременный спутник зоопарков, болот или просто

луж с застоявшейся водой своего рода миазм, явственно свидетельствовавший о

присутствии рептилий. "Но откуда он взялся?" спрашивал я себя. Вполне

возможно, что в саду за домом Шарьера нашли себе пристанище несколько