Говард Ф.Лавкрафт

Единственный наследник

аурой, но в то же время он прямо-таки давил на сознание

своей, если хотите, старинностью нет, не тяжестью веков своего существования

на этой земле, но глубочайшей седой древностью несравненно более ранних эпох

бытия, когда мир был еще совсем молодым; и это показалось мне странным, ибо

дом, как бы ни был он стар, все же вряд ли стоял здесь более трех столетий.

Я не мог сдержать восхищения, увидев его в первый раз, и это было

восхищение знатока, нежданно-негаданно встретившего среди скучных зданий

типичной новоанглийской постройки замечательный образец архитектуры XVII

века в квебекском стиле, о котором я имел достаточно четкое представление,

ибо в Квебеке, да и в других городах Северной Америки, бывал много раз. В

Провиденсе же я оказался впервые; впрочем, в мои намерения не входило

останавливаться здесь надолго меня ждал Новый Орлеан, а Провиденс был всего

лишь промежуточным пунктом, куда я завернул, чтобы проведать своего старого

друга, тоже весьма известного антиквара. Направляясь к нему на Барнз-стрит,

я и наткнулся на дом, о котором веду сейчас свой рассказ. Переполнившее меня

тогда чувство сугубо профессионального восхищения не помешало мне, однако,

разглядеть, что он стоит незаселенным, и, враз позабыв о запланированной

поездке в Новый Орлеан, я тут же принял решение снять его для себя и пожить

в нем некоторое время. Быть может, это желание, будучи минутной блажью, так

и осталось бы неосуществленным, если бы не та странная неохота, с которой

Гэмвелл (так звали моего друга) отвечал на мои настойчивые расспросы об этом

особняке. Более того, я почувствовал, что мой приятель не желает, чтобы я

даже близко подходил к этому дому. Боюсь, впрочем, показаться несправедливым

по отношению к бедняге ведь тогда дни его были уже сочтены, хотя оба мы еще

не подозревали об этом. Гэмвелл принял меня не в кабинете, как обычно, а в

спальне, где он лежал в постели, мрачно уставившись в потолок. Видимо, он

чувствовал себя прескверно, и даже мой визит не очень его обрадовал,

несмотря на то, что мы не виделись уже несколько лет. Пристроившись у

изголовья больного, я с ходу принялся расспрашивать его о доме,

предварительно весьма подробно обрисовав его. Столь детальное описание

понадобилось мне для безошибочной идентификации этого сооружения ведь я не

знал тогда о нем ровным счетом ничего, в том числе и названия.

Гэмвелл сказал, что владельцем дома был некий Шарьер французский

хирург, в свое время приехавший сюда из Квебека. "А кто его построил?"

спросил я у Гэмвелла, но этого мой друг не знал; единственным именем,

которое он назвал мне, было имя Шарьера. "Высокий человек с грубой, словно

потрескавшейся кожей я видел его от силы два-три раза, но никто не может

похвастаться тем, что встречал его чаще. Он тогда уже оставил свою

практику", вот что сообщил мне Гэмвелл о Шарьере. Что и говорить не очень-то

щедрая информация о загадочном хозяине заинтересовавшего меня дома. Впрочем,

после некоторого молчания Гэмвелл продолжил изложение фактов о докторе и его

таинственной обители, и я узнал, что в то время, когда мой друг только начал

проявлять интерес к необычному особняку, Шарьер уже жил там возможно, вместе

со старшими членами его семейства, хотя относительно последних у Гэмвелла не

было твердой уверенности. Три года тому назад, в 1927 году, этот мрачный

отшельник тихо скончался; во всяком случае, местная "Джорнел" настаивала

именно на упомянутой дате к слову сказать, единственной дате, выловленной

мною из крайне скудного жизнеописания доктора Шарьера; все остальное было

сокрыто пеленой неизвестности. За все время, прошедшее после смерти

отставного хирурга, в доме лишь однажды поселились жильцы семья заезжего

адвоката, однако уже через месяц они уехали оттуда, жалуясь на сырость и

неприятные запахи. С тех пор он так и стоит пустым, до некоторого времени

надежно защищенный от посягательств городских властей, среди представителей

которых нашлось бы немало охотников сровнять его с землей, дело в том, что

доктор Шарьер, оставив после себя солидную сумму, поручил одной юридической

конторе своевременно выплачивать из нее все налоги в городскую казну в

течение, как говорили, двадцати лет, обеспечивая тем самым сохранность дома

на случай, если объявятся наследники доктора кто-то припомнил в этой связи,