Говард Ф.Лавкрафт, Хейзел Хилд

Крылатая смерть

приступе холодного озноба, я

вдруг вспомнил, что Мур был ужален в полдень в левую сторону шеи. После

этого муха не появлялась, но я все же заткнул замочную скважину бумагой, и

впредь буду держать наготове хлопушку из газетного листа на тот случай, если

надо будет отворить дверь, чтобы выйти или войти в номер.

20 января. Все еще не могу до конца поверить в существование

сверхъестественных сил, но, тем не менее, боюсь, что на сей раз я пропал

окончательно. Всего этого для меня слишком много. Сегодня, как обычно,

незадолго до полудня, летучий дьявол появился за окном и повторил свои штуки

с отбиванием ритма, на этот раз сериями из трех ударов. Когда я подошел к

окну, он скрылся из виду. Во мне еще осталось достаточно решимости для того,

чтобы предпринять новую оборонительную меру. Сняв обе оконные сетки, я

вымазал их изнутри и снаружи своим липким составом - тем, что ранее

использовал в чернильнице, - и установил их на место. Если это исчадье ада

попытается выбить еще одну барабанную дробь, она станет для него последней!

Остаток дня прошел спокойно. Сумею ли я перенести это испытание, не

потеряв рассудка?

21 января. В поезде на Блумфонтейн. Я разбит наголову. Победа за этой

тварью. У нее дьявольский интеллект, против которого бессильны все мои

ухищрения. Утром она опять появилась за окном, но не прикоснулась к липкой

сетке, а, уклонившись от нее, принялась с жужжанием описывать круги в

воздухе - всякий раз по два, - следующие через правильные промежутки. Затем,

поднявшись над городскими крышами, она скрылась из виду. Мои нервы на грани

срыва, ибо эти числовые намеки можно истолковать только в самом ужасном

смысле. В понедельник мне внушалась цифра пять, во вторник - четыре, в среду

- три, а сегодня - два. Пять, четыре, три, два - чем это могло быть, как не

чудовищным, невообразимым отсчетом дней? С какой целью? Это может быть

ведомо только зловещим силам Вселенной. Весь день я провел в укладке и

отправке своих чемоданов, и теперь нахожусь в ночном экспрессе, мчащемся в

Блумфонтейн. Бегство может оказаться бесполезным, но что мне остается

делать?

22 января. Остановился в гостинице "Оранжевой", в Блумфонтейне - в

удобном, превосходном номере, но страх и здесь преследует меня. Закрыл все

двери и окна, заткнул все замочные скважины, выискал все щели и опустил все

шторы, но в обычное время, около полудня, я вновь услыхал легкий стук в одну

из оконных проволочных сеток. Я подождал - после долгой паузы последовал

другой стук. Еще пауза, и снова один-единственный удар. Подняв штору, я, как

и ожидал, увидел это окаянное создание. Оно описало в воздухе широкий

медленный круг, а после исчезло из виду. Я почувствовал себя вялым, как

тряпка, и вынужден был прилечь на кушетку. Один день! Ясно, что это и была

информация, содержавшаяся в сегодняшнем послании чудовища. Один удар, один

круг. Значило ли это, что мне остался лишь один день до чего-то невообразимо

ужасного, о чем нельзя и помыслить? Следует ли мне снова бежать или уж лучше

окончательно окопаться здесь, превратив номер в неприступную крепость?

После часового отдыха я почувствовал в себе прилив сил и велел прислать

в номер огромное количество съестных припасов в виде консервированной и

наглухо запакованной пищи, а также побольше скатертей и салфеток. Завтра ни

под каким видом, ни на единый миллиметр я не открою ни дверь, ни окно.

Принеся продукты и столовое белье, чернокожий слуга одарил меня странным

взглядом, но меня больше не беспокоило, насколько эксцентрично - или безумно

- я выгляжу. Я был одержим куда более сильным страхом, чем страх людского

осмеяния. Приняв припасы, я обследовал каждый миллиметр стен и заткнул

каждую микроскопическую щелочку, какую только смог обнаружить. После этого

я, наконец, почувствовал, что впервые смогу уснуть по-настоящему спокойно.

(С этого места почерк становится неровным, лихорадочным и едва

разборчивым).

23 января. Сейчас почти полдень, и я предчувствую, что вот-вот случится

нечто ужасное. Долгого сна, какого я ждал, не получилось, хотя прошлой

ночью, в поезде, я почти не спал. Встал рано, но сосредоточиться на

чем-нибудь одном - чтении или письме - никак не удавалось. Такой медленный,

преднамеренный отсчет дней - слишком мучительное испытание для меня. Не