Говард Ф.Лавкрафт

Ужас в музее

и весь

его инфернальный гений скульптора. Рассудок не допускал его существования -

и все же фотография неопровержимо доказывала его реальность.

Роджерс прервал его размышления:

- Ну, так что ты об этом думаешь? Неужели и теперь тебе неинтересно

увидеть - кто уничтожил пса и высосал всю его кровь миллионами ртов? Оно

нуждается в питании - но Оно больше не будет иметь в нем недостатка. Он -

Бог, а я - Верховный Жрец в Его новой жреческой иерархии. Йэ! Шуб-Ниггурат!

Всемогущий Козел с Легионом младых!

Охваченный отвращением и жалостью, Джонс опустил руку с фотографией.

- Послушай, Роджерс, не нужно ничего этого. Всюду есть предел, ты

знаешь. Творение твое - шедевр, как и все остальное, сделанное тобой, но

тебе это не пойдет во благо. Не нужно больше видеть такое - пусть Орабона

покончит с этим, а ты постарайся все забыть. И позволь мне порвать в клочья

эту мерзкую фотографию.

Свирепо рыкнув, Роджерс вырвал из его рук снимок и спрятал его в стол.

- Ты идиот! Ты все еще думаешь, будто все, что с Ним связано - обман!

Ты все еще думаешь, что я сам смастерил Его, что все мои фигуры - не больше,

чем безжизненный воск! Да почему же, черт побери? Ты сам мертвее любой

восковой поделки! Но ты ошибаешься, у меня теперь есть доказательство, и я

предъявлю его! Нет, не сейчас, потому что Оно отдыхает после

жертвоприношения, но - позже... да - тогда у тебя не останется сомнений в

Его мощи!

Роджерс снова посмотрел в сторону запертой на висячий замок двери, а

Джонс взял со скамьи шляпу и трость.

- Прекрасно, Роджерс, мы подождем. Теперь мне пора, но завтра днем я

снова приду. Поразмысли о моем совете и, если он не покажется тебе разумным,

поступай, как знаешь, и поговори с Орабоной.

Роджерс оскалил зубы в мерзкой усмешке.

- Уходишь? Все же ты испугался! Испугался, забыв все свои смелые речи!

Говоришь, что все мои фигуры только мертвый воск и все-таки пускаешься

наутек, когда я начинаю доказывать тебе на деле, что все не так. Ты не лучше

тех парней, которые бьются со мной об заклад, что не побоятся провести в

музее ночь - они через час начинают стучаться и вопить, чтобы их выпустили!

Ты хочешь, чтобы я посоветовался с Орабоной, да? Вы оба - всегда против

меня! Вы не хотите допустить Его грядущего земного владычества!

Джонс спокойно возразил:

- Нет, Роджерс, никто здесь тебе не враг. И я не боюсь твоих восковых

фигур - напротив, восхищаюсь твоим искусством. Но сегодня мы оба немного

понервничали, и, думаю, небольшой отдых нам обоим будет на пользу.

И снова Роджерс не дал ему уйти.

- Ты не испугался, да? Тогда отчего же так спешишь? Ну-ка, прикинь -

хватит у тебя смелости остаться здесь на всю ночь или нет? К чему такая

спешка, если ты не веришь в Него?

Очевидно, Роджерса осенила какая-то новая идея, и Джонс внимательно

вгляделся в его лицо.

- Почему же, никуда я особенно не спешу. Но ради чего мне оставаться

здесь одному? Что это докажет? Впрочем, затрудняет меня только одно - тут не

очень удобно спать. Ради чего терпеть такие неудобства, возьми хоть кого из

нас?

Но тут новая мысль озарила самого Джонса. И он продолжал в

примирительном тоне:

- Послушай-ка, Роджерс, - я только что задал тебе вопрос: какой смысл

проводить мне здесь целую ночь, если все равно каждый из нас останется при

своей правоте. Пусть уж тогда это станет доказательством, что твои восковые

фигуры просто-напросто изделия из воска, а потому ты не должен больше

позволять своему воображению следовать и дальше тем же путем. Допустим, я

останусь. Если я продержусь до утра, согласишься ли ты принять новый взгляд

на вещи - отдохнуть месяца три на природе, а Орабоне велеть уничтожить эту

твою новую штуковину? Ну, как - недурно придумано?

В лице Роджерса нелегко было прочитать что-либо определенное. И все же

казалось очевидным, что мысль его напряженно работает, и что над множеством

противоречивых эмоций берет чувство зловещего торжества. Наконец,

прерывающимся от возбуждения голосом, он заговорил:

- Даже очень недурно! Если ты претерпишь это, я последую твоему совету.

Но ты должен, обязан претерпеть. Сейчас мы отправимся обедать, а после

вернемся обратно. Я запру тебя в выставочном зале, сам же уйду домой. Утром

войду сюда раньше Орабоны - он приходит в музей за полчаса до появления