Говард Ф.Лавкрафт

Ужас в музее

все

дальше по захламленному полу, добралось наконец до двери с висячим замком и

принялось с грохотом биться об нее головой. Джонса, измученного предыдущей

схваткой, просто пугала необходимость снова заняться пленником. Уже

примененные им насильственные меры и без того изнурили его нервы, он

чувствовал, что малодушие, охватившее его во мраке, снова подступает к нему.

Все относящееся к Роджерсу и его музею мучительно напоминало об адских

черных безднах, скрытых под поверхностью обычной жизни! Было невыносимо

вспоминать о восковом шедевре безумного гения, таящемся сейчас совсем рядом

во мраке за тяжелой, запертой на висячий замок дверью.

Но тут произошло нечто ужасное, отозвавшееся трепетом во всем

позвоночнике Джонса и побудившее каждый его волосок - вплоть до мельчайших

завитков на запястьях - подняться дыбом от смутного, не подлежавшего

определению страха. Роджерс вдруг перестал визжать и биться головой о

жесткую дверь, он успокоился и сел, склонив голову набок, как бы внимательно

прислушиваясь к чему-то. По лицу его разлилась улыбка дьявольского

торжества, он снова начал рассуждать разумно - на этот раз хриплым шепотом,

зловещим образом контрастирующим с недавним громовым рычанием.

- Слушай, олух! Слушай внимательно! Оно услышало меня и теперь идет

сюда. Ты ведь почуял плеск воды, когда Оно вышло из бассейна - его я устроил

в конце подземного хода? Я сделал его очень глубоким, чтобы Ему было удобно

и хорошо. Ведь Оно - амфибия, ты ведь видел жабры на фотографии. Оно пришло

на землю из свинцово-серого Йугготха - там, под теплым глубоководным океаном

еще существуют древние города. Ему трудно распрямиться в моем бассейне во

весь рост - Оно ведь слишком высоко и должно сидеть или стоять пригнувшись.

Верни мне ключи, мы должны выпустить Его и преклонить перед Ним колени. А

потом мы с тобой выйдем наружу и отыщем собаку или кота - или, может быть,

заблудшего пьяницу, - чтобы предложить Ему в жертву, в которой он

нуждается...

Нет, не слова, произносимые свихнувшимся фантазером так поразили

Джонса, но сам тон его речи. Безоглядная, безрассудная доверительность и

искренность безумного этого шепота с заразительной силой проникали в самую

душу. Ведь воображение, подталкиваемое столь неотразимым стимулом, могло и в

самом деле усмотреть реальную угрозу в дьявольской восковой фигуре, невидимо

затаившейся за тяжелой дверью. Уставившись на нее в дьявольской

зачарованности, Джонс заметил на ней несколько неотчетливых трещин, хотя с

наружной стороны не видно было никаких следов попыток взломать ее. Он

пытался представить себе размеры помещения, находившегося за ней и

сообразить - могла ли там расположиться восковая фигура. Идея маньяка об

устройстве бассейна и подземного хода к нему была столь же изощренной, как и

все прочие его измышления.

В следующий момент у него перехватило дыхание. Кожаный ремень,

прихваченный им с целью еще больше ограничить свободу пленника, выпал из его

ослабевших рук, и дрожь сотрясла все его тело с головы до ног. Ведь он давно

предугадал ужасное место, которое лишило рассудка Роджерса - и вот теперь он

стал сумасшедшим. Он спятил с ума, потому что вместил в себя галлюцинации

куда более ужасные, чем все, что он пережил за эту ночь. Безумец требовал от

него услышать плесканье мифического монстра в бассейне за дверью - но ведь,

помоги Боже, он и в самом деле слышал теперь его.

Роджерс уловил спазм испуга, прокатившийся по лицу и телу Джонса, а

затем обратившийся в неподвижную маску ужаса. Он торжествующе захихикал.

- А, наконец-то, олух, ты веришь! Наконец ты все понял. Ты слышишь Его

и Оно идет сюда! Отдай мне ключи, глупец - мы должны поклониться и услужить

Ему.

Но Джонс уже не был способен внимать никаким человеческим словам - ни

безумным, ни разумным. Паралич ужаса вверг его в состояние столбняка и

полупотери сознания, в помертвевшем его мозгу проносились фантасмагорические

образы. Там слышался плеск. Там слышались тяжкие шаги, словно бы чьи-то

огромные мокрые стопы шлепали по твердой поверхности пола. Что-то явственно

приближалось. В ноздри Джонса, сквозь трещины в этой кошмарной дощатой

двери, била ужасная животная вонь, похожая, и все же непохожая на ту, что

исходит от клеток в зоологическом парке.