Пир

Аполлодор и его друг

и мужество Эрота.

Если хочешь, Федр, считай эту речь похвальным словом Эроту, а нет - назови ее чем угодно, как

заблагорассудится.

Когда Сократ кончил, все стали его хвалить, а Аристофан пытался что-то сказать, потому что в своем слове

Сократ упомянул одно место из его речи. Вдруг в наружную дверь застучали так громко, словно явилась

целая ватага гуляк, и послышались звуки флейты.

- Эй, слуги, - сказал Агафон, - поглядите, кто там, и, если кто из своих,

просите. А если нет, скажите, что мы уже не пьем, а прилегли отдохнуть.

Вскоре со двора донесся голос Алкивиада, который был сильно пьян и громко

кричал, спрашивая, где Агафон, и требуя, чтобы его провели к Агафону. Его

провели к ним вместе с флейтисткой, которая поддерживала его под руку, и другими его спутниками, и он, в

каком-то пышном венке из плюща и фиалок и с великим множеством лент на голове, остановился в дверях и

сказал:

- Здравствуйте, друзья! Примете ли вы в собутыльники очень пьяного человека, или нам уйти? Но прежде

мы увенчаем Агафона, ведь ради этого мы и явились! Вчера я не мог прийти, - продолжал он, - зато сейчас я

пришел, и на голове у меня ленты, но я их сниму и украшу ими голову самого, так сказать, мудрого и

красивого. Вы смеетесь надо мной, потому что я пьян? Ну что ж, смейтесь, я все равно прекрасно знаю, что я

прав. Но скажите сразу, входить мне на таких условиях или лучше не надо? Будете вы пить со мной или нет?

Все зашумели, приглашая его войти и расположиться за столом, и Агафон тоже его пригласил.

И тогда он вошел, поддерживаемый рабами, и сразу же стал снимать с себя ленты, чтобы повязать ими

Агафона; ленты свисали ему на глаза, а потому он не заметил Сократа и сел рядом с Агафоном, между ним и

Сократом, который потеснился. Усевшись рядом с Агафоном, Алкивиад поцеловал его и украсил повязками.

И Агафон сказал:

- Разуйте, слуги, Алкивиада, чтобы он возлег с нами третьим.

- С удовольствием, - сказал Алкивиад, - но кто же наш третий сотрапезник?

И, обернувшись, он увидел Сократа и, узнав его, вскочил на ноги и воскликнул:

- О Геракл, что же это такое? Это ты, Сократ! Ты устроил мне засаду и здесь. Такая уж у тебя привычка -

внезапно появляться там, где тебя никак не предполагаешь увидеть. Зачем ты явился на этот раз? И почему

ты умудрился возлечь именно здесь, не рядом с Аристофаном или с кем-нибудь другим, кто смешон или

нарочно смешит, а рядом с самым красивым из всех собравшихся?

И Сократ сказал:

- Постарайся защитить меня, Агафон, а то любовь этого человека стала для меня делом нешуточным. С тех

пор как я полюбил его, мне нельзя ни взглянуть на красивого юношу, ни побеседовать с каким-либо

красавцем, не вызывая неистовой ревности Алкивиада, который творит невесть что, ругает меня и доходит

чуть ли не до рукоприкладства. Смотри же, как бы он и сейчас не натворил чего, помири нас, а если он

пустит в ход силу, заступить за меня, ибо я не на шутку боюсь безумной влюбчивости этого человека.

- Нет, - сказал Алкивиад, - примирения между мной и тобой быть не может, но за сегодняшнее я отплачу

тебе в другой раз. А сейчас, Агафон, - продолжал он,

- дай мне часть твоих повязок, мы украсим ими и эту удивительную голову,

чтобы владелец ее не упрекал меня за то, что тебя я украсил, а его, который

побеждал своими речами решительно всех, и притом не только позавчера, как ты,

а всегда, - его не украсил.

И, взяв несколько лент, он украсил ими Сократа и расположился за столом.

А расположившись, сказал:

- Э, друзья, да вы, кажется, трезвы. Это не годится, надо пить, такой уж у нас уговор. Пока вы как следует не

напьетесь, распорядителем пира буду я. Итак, пусть Агафон велит принести чару побольше, если такая

найдется. А впрочем, не нужно: лучше тащи-ка ты сюда, мальчик, вон ту холодильную чашу,

- сказал он, увидев, что в нее войдет котил восемь, если не больше.

Наполнив ее, он выпил сначала сам, а потом велел налить Сократу, сказав при этом:

- Сократу, друзья, затея моя нипочем. Он выпьет, сколько ему ни прикажешь, и не опьянеет ни чуточки.

Мальчик наполнил чашу, и Сократ выпил.

Тогда Эриксимах сказал:

- Что же это такое, Алкивиад? Неужели мы не будем ни беседовать за чашей, ни петь, а станем просто пить,

как пьют для утоления жажды?

- А, Эриксимах, достойнейший сын достойнейшего и благоразумнейшего отца! Здравствуй, Эриксимах, -

отозвался Алкивиад.

- Здравствуй, здравствуй, - сказал Эриксимах. - Но как же нам быть?

- Как ты прикажешь. Ведь тебя надо слушаться.