Пир

Аполлодор и его друг

услыхал именно то, о чем давно

мечтал, одержимый стремлением слиться и сплавиться с возлюбленным в единое существо. Причина этому

так, что такова была изначальная наша природа и мы составляли нечто целостное.

Таким образом, любовью называется жажда целостности и стремление к ней. Прежде, повторяю, мы были

чем-то единым, а теперь, из-за нашей несправедливости, мы поселены богом порознь, как аркадцы

лакедемонянами. Существует, значит, опасность, что, если мы не будем почтительны к богам, нас рассекут

еще раз, и тогда мы уподобимся не то выпуклым надгробным изображениям, которые как бы распилены

вдоль носа, не то значкам взаимного гостеприимства. Поэтому каждый должен учить каждого почтению к

богам, чтобы нас не постигла эта беда и чтобы нашим уделом была целостность, к которой нас ведет и

указывает нам дорогу Эрот. Не следует поступать наперекор Эроту: поступает наперекор ему лишь тот, кто

враждебен богам. Наоборот, помирившись и подружившись с этим богом, мы встретим и найдем в тех, кого

любим, свою половину, что теперь мало кому удается. Пусть Эриксимах не вышучивает мою речь, думая,

что я мечу в Агафона и Павсания. Может быть, и они принадлежат к этим немногим и природа у них обоих

мужская. Но я имею в виду вообще всех мужчин и всех женщин и хочу сказать, что наш род достигнет

блаженства тогда, когда мы вполне удовлетворим Эрота и каждый найдет соответствующий себе предмет

любви, чтобы вернуться к своей первоначальной природе. Но если это вообще самое лучшее, значит, из

всего, что есть сейчас, наилучшим нужно признать то, что ближе всего к самому лучшему: встретить

предмет любви, который тебе сродни. И следовательно, если мы хотим прославить бога, дарующего нам это

благо, мы должны славить Эрота: мало того что Эрот и теперь приносит величайшую пользу, направляя нас

к тому, кто близок нам и сродни, он сулит нам, если только мы будем чтить богов, прекрасное будущее, ибо

сделает нас тогда счастливыми и блаженными, исцелив и вернув нас к нашей изначальной природе.

Такова, Эриксимах, - заключил он, - моя речь об Эроте, она совсем не похожа на твою. Еще раз прошу тебя,

не вышучивай ее и дай нам послушать, что скажут остальные, вернее, двое оставшихся - Агафон и Сократ.

- Согласен, - сказал Эриксимах, - тем более что речь твоя была мне приятна. Не знай я, что и Сократ и

Агафон великие знатоки любви, я бы очень боялся сейчас, что им нечего будет добавить, ибо многое и о

самом разном уже сказано. А так я спокоен.

- Еще бы, - ответил ему Сократ, - ведь ты-то, Эриксимах, состязался на славу. А очутись ты в том

положении, в каком я нахожусь или, вернее, окажусь, когда и Агафон произнесет свою речь, тебе было бы

очень боязно, и ты чувствовал бы себя в точности так же, как я себя чувствую.

- Ты хочешь, Сократ, - сказал Агафон, - одурманить меня, чтобы я сбился от одной мысли, что эти зрители

ждут от меня невесть какой прекрасной речи.

- У меня была бы очень скверная память, Агафон, - отвечал Сократ, - если бы

я, видевший, как храбро и важно всходил ты с актерами на подмостки и перед

исполнением сочиненных тобой же речей глядел в глаза тысячам зрителей без

малейшего страха, мог подумать, что ты растеряешься перед небольшим нашим

кружком.

- Неужели, Сократ, - сказал Агафон, - я, по-твоему, так упоен театром, что не понимаю, насколько для

человека мало-мальски здравомыслящего несколько умных людей страшнее многих невежд?

- Нет, Агафон, - отвечал Сократ, - это было бы нехорошо с моей стороны, если бы я был о тебе такого

нелепого мнения. Я не сомневаюсь, что, окажись ты в обществе тех, кто, по-твоему, действительно умен, ты

считался бы с ними больше, чем с большинством. Но мы-то, боюсь я, к ним не относимся: мы-то ведь тоже

были в театре и принадлежали к большинству. А вот окажись ты в обществе каких-нибудь умных людей, ты,

наверное, устыдился бы их, если бы считал, что делаешь что-то постыдное, не так ли?

- Ты прав, - отвечал Агафон.

- Ну, а большинства ты не стал бы стыдиться, если бы считал, что делаешь что-то плохо?

- Дорогой мой Агафон, - вмешался в этот разговор Федр, - если ты будешь отвечать Сократу, ему будет уже

совершенно безразлично, что здесь происходит, лишь бы у него был собеседник, тем более еще и красивый.

Хоть мне и приятно слушать беседы Сократа, я должен позаботиться о восхвалении Эрота и потребовать от

каждого из вас речи. Пусть каждый из вас обоих отдаст сначала дань этому богу, а потом уж беседуйте друг

с другом в свое удовольствие.