Рудольф Штайнер

Истина и наука

что они искали познаний

высших истин, не положив, однако, основы для такого начинания, посредством

исследования природы самого познания. Поэтому гордые здания мысли Фихте,

Шеллинга и Гегеля стоят перед нами лишенными фундамента. Но отсутствие

последнего действовало также вредоносно и на ход мыслей философов. Без

знания значения чистого мира идей и их отношения к области чувственного

восприятия они создавали заблуждение на заблуждении, односторонность на

односторонности. Ничего удивительного, что слишком смелые системы не смогли

выдержать натисков эпохи, враждебной философии, и много хорошего,

содержащегося в них, было безжалостно сметено наряду с дурным.

Последующие исследования должны прийти на помощь указанному недостатку.

Эти исследования хотят изобразить не то, чего не может способность познания,

как это делал Кант; их цель не в этом, а в том, чтобы показать, что она

действительно может.

Результатом этих исследований является, что истина не представляет, как

это обыкновенно принимают, идеального отражения чего-то реального, но есть

свободное порождение человеческого духа, порождение, которого вообще не

существовало бы нигде, если бы мы его сами не производили. Задачей познания

не является повторение в форме понятий чего-то уже имеющегося в другом

месте, но создание совершенно новой области, дающей лишь совместно с

чувственно данным миром полную действительность. Высшая деятельность

человека, его духовное творчество, органически включается этим в общий

мировой процесс. Без этой деятельности мировой процесс совсем нельзя было бы

мыслить, как замкнутое в себе целое. Человек по отношению к мировому

процессу является не праздным зрителем, повторяющим в пределах своего духа

образно то, что совершается в космосе без его содействия; он является

деятельным сотворцом мирового процесса; и познание является самым

совершенным членом в организме вселенной.

Для законов наших поступков, для наших нравственных идеалов важным

последствием такого воззрения является то, что и они должны рассматриваться

не как отображения чего-то находящегося вне нас, но как нечто находящееся

только в нас. Этим самым устраняется равным образом и власть, как веление

которой мы должны были бы рассматривать нравственные законы. Мы не знаем

'категорического императива', точно голоса из потустороннего мира, который

предписывал бы нам, что нам следует делать и чего не делать. Наши

нравственные идеалы являются нашим собственным свободным порождением. Мы

должны выполнять лишь то, что мы предписываем себе как норму нашей

деятельности. Взгляд на истину как на дело свободы обосновывает таким

образом нравственное учение, основой которого является совершенно свободная

личность.

Эти положения имеют значение, конечно, только для той части нашей

деятельности, законы которой мы постигаем идеально в совершенном познании.

Пока эти последние остаются только естественными или еще логически неясными

мотивами, некто, стоящий более высоко духовно, конечно, может узнать, в

какой мере эти законы нашего делания обоснованы в пределах пашей

индивидуальности, мы же сами ощущаем их как бы действующими на нас извне и

принудительно. Каждый раз, как нам удается ясно постигнуть в познании такой

мотив, мы совершаем завоевание в области свободы.

Как относятся наши воззрения к наиболее значительному философскому

явлению настоящего времени, к миропониманию Эдуарда фон Гартмана, читатель

подробным образом увидит из нашего труда, поскольку вопрос идет о проблеме

познания.

'Философия Свободы' - вот к чему создали мы пролог настоящим трудом.

Сама она скоро последует в подробном изложении.

Повышение ценности бытия человеческой личности - это и есть цель всей

науки. Кто занимается последней не с этой целью, тот работает только потому,

что видел, что так делал его учитель; он 'исследует' потому, что он случайно

этому научился. Он не может быть назван 'свободным мыслителем'.