Рудольф Штайнер

Истина и наука

исключаю все мысленные, достигнутые

через познание определения из моего образа мира и удерживаю только все то,

что появляется на горизонте моего наблюдения без моего участия, только тогда

всякая ошибка исключена. Где я принципиально воздерживаюсь от всякого

высказывания, там я не могу совершить и никакой ошибки.

Поскольку гносеологически дело идет о заблуждении, оно может лежать

лишь внутри акта познания. Обман чувств не есть заблуждение. Когда луна при

восхождении кажется больше, чем в зените, мы имеем дело не с заблуждениями,

а с фактом, хорошо обоснованным в законах природы. Ошибка в познании

возникла бы только тогда, когда мы, при сочетаний в мышлении данных

восприятий, неправильным образом истолковывали бы вышеупомянутое 'больше' и

'меньше'. Но это истолкование лежит внутри акта познания.

Если хотят действительно понять познание во всем его существе, то

нужно, без сомнения, прежде всего взяться за него там, где оно стоит перед

своим началом, где оно начинается. Ясно также, что то, что лежит до этого

начала; не может быть привлечено для объяснения познания, но должно быть

именно предпослано ему. В проникновении в сущность того, что здесь нам

предпосылается, и заключается задача научного познания в его отдельных

разветвлениях. По здесь мы хотим получить не особые познания о том или

другом, а исследовать само познание. Только после того, как мы поймем акт

познания, можем мы составить суждение о том, какое значение имеют

высказывания о содержании мира, производимые в познавании этого содержания.

Поэтому воздержимся от какого бы то ни было определения непосредственно

данного до тех пор, пока мы не знаем, какое отношение имеет такое

определение к определенному. Даже самим понятием 'непосредственно данного'

мы ничего не высказываем о том, что лежит до познавания. Это понятие имеет

единственной целью указать на это неопределенно данное, направить на него

взгляд. Форма понятия здесь, в начале теории познания, есть только первое

отношение, в которое становится познавание к содержанию мира. Этим

обозначением предусмотрен и тот случай, что все содержание мира есть только

призрак нашего собственного 'я'; так что сохранил бы свои права и

исключительный субъективизм, так как о данности этого факта ведь не может

быть и речи; он мог бы быть только результатом познающего соображения, т.е.

оказаться правильным только благодаря теории познания, но не служить ей

предпосылкой.

В этом непосредственно данном содержании мира все уже заключено, что

только может вообще появиться в пределах горизонта наших переживаний в самом

широком смысле слова: ощущения, восприятия, воззрения, чувства, акты воли,

создания сна и фантазии, представления, понятия и идеи.

Иллюзии и галлюцинации на этой ступени еще совершенно равноправны с

другими частями содержания мира. Ибо какое они имеют отношение к другим

восприятиям, этому может научить только познающее наблюдение.

Если теория познания исходит из допущения, что все только что

приведенное есть содержание нашего сознания, то, естественно, сейчас же

возникает вопрос: каким образом приходим мы от сознания к познанию бытия?

Где переход, переводящий нас из субъективного в транссубъективное? Но для

нас дело обстоит совершенно иначе. Для нас как сознание, так и представление

о 'я' прежде всего только части непосредственно данного, и какое отношение

первые имеют к последнему - это уже будет результат познания. Не из сознания

хотим мы определить познавание, а наоборот: из познавания - сознание и

отношение субъективного и объективного. Так как мы оставляем данное пока без

всяких предикатов, то мы должны спросить: каким образом мы вообще приходим к

определению этого данного? Как возможно начать где-либо акт познавания? Как

можем мы одну часть образа мира обозначить, например, как восприятие, другую

как понятие, одну как бытие, другую как видимость, ту как причину, эту как