Стивен Кинг

Волки Кальи Темная Башня – 5

Он тебе сказал, что не осталось ни одного, чтобы помочь с забоем скотины? Он тебе это сказал, стрелок?

— Маргарет, в этом нет необходимости, — Эйзенхарт заерзал в кресле качалке.

— А может есть? Это имеет отношение к нашему разговору. Может, ты и платишь цену за то, что прыгаешь, но иногда приходится платить больше за то, что стоишь и смотришь. Я родила первых двоих, Тома и Тессу, за месяц до того, как Волки появились в прошлый раз. Потом остальных. Нашим младшим сейчас по пятнадцать, понимаешь?

— Маргарет…

Она проигнорировала мужа.

— Но они не могли быть такими же счастливыми со своими детьми, и знали это. Вот они и ушли. Некоторые на север Дуги, другие — на дальний юг. В поисках мест, куда не приходят Волки.

Она повернулась к Эйзенхарту, и хотя обращались к Роланду, слова ее, похоже, предназначались мужу.

— Один из пары. Такова дань, которую Калья Брин Стерджис платит Волкам. Каждые двадцать с небольшим лет. За исключением нас. Они отняли у нас всех детей. Всех… наших… шестерых… детей, — она наклонилась к

Роланду, похлопала по колену, подчеркивая смысл сказанного. — Ты это понимаешь?

Тишина воцарилась на заднем крыльце. В загоне продолжали мычать обреченные на смерть бычки. Из кухни доносился мальчишечий смех, вызванный какой то фразой Энди.

Эйзенхарт поник головой. Роланд видел только седину усов, но, и не глядя ему в лицо мог сказать, что ранчер или плачет, или изо всех сил старается сдержать слезы.

— Только не думай, что я хотела чем то укорить тебя, — Маргарет с бесконечной нежностью погладила плечо мужа. — И они иногда возвращаются, ага, чего не случается с мертвыми, кроме как в снах. Но они еще не такие взрослые, чтобы не скучать по матери и обойтись без вопросов к отцу. И, тем не менее, ушли. Эта цена безопасности их детей, как ты должен понимать, — она смотрела на Эйзенхарта, одна рука лежала на его плече, вторая пряталась под фартуком. — А теперь скажи, как сильно ты на меня злишься, потому что я это вижу.

Эйзенхарт покачал головой.

— Не злюсь, — ответил он сдавленным голосом.

— Так, может, ты передумал?

Эйзенхарт вновь покачал головой.

— Старый упрямец, — в голосе слышалась любовь. — Ничем тебя не переубедишь, и мы все говорим, спасибо тебе.