Санчес Виктор

Тольтеки нового тысячелетия

никто из паломников не издал ни единой жалобы - все казались рады и довольны тем, что приближаются к цели. За грузовиком ехали две пыльные разбитые легковушки, нагруженные теварис, а также нашими пожитками.

Однажды нас остановил полицейский, за пересечение центральной линии шоссе, он изумленно пялился на необычных путешественников, пока ему не растолковали, в чем тут дело, и почему университетский грузовик набит столь странно одетыми пассажирами.

Оказавшись в штате Сан Луис, мы направились к одному из поселений на границе с пустыней. Здесь виррарика нужно было запастись массой нужных вещей: зеркальцами, свечами, шоколадом, небольшими кувшинчиками (им впоследствии была уготована важная роль). Мы, теварис, покупали то же, что и они, хотя еще не понимали, что же со всем этим придется делать потом. Просто брали на всякий случай.

Но вот наступает момент, когда мы должны оставить шоссе и углубиться в пустыню. Нам еще предстоит пройти около полутораста километров до Хумун Куллуаби, причем практически полностью по пересеченной местности.

И вот мы в пустыне. Вокруг - только серая унылая равнина, там и сям мелькают небольшие заросли какого-то кустарника. Теперь наши легковушки в полной мере ощутили на своей шкуре, что такое попасть в руки Бога индейцев. Зато грузовичок катит довольно бодро. Так мы продвигаемся вперед, прямо к горе, время от времени меняя маршрут по указанию уруквакаме. Как они выбирают путь - полная загадка, поскольку никаких ориентиров в пустыне нет, повсюду одна и та же голая равнина. Проехав так около полусотни километров, а дорога становилась все сложнее и сложнее, мы остановились в каком-то ничем не примечательном месте.

Пища для Татевари

Виррарика мгновенно высыпали из грузовика и принялись за работу. Маракаме указал им какую-то точку, вокруг которой они сложили свои пожитки, послышался характерный призыв рожка, и индейцы, снова выстроившись цепочкой, - правда, на этот раз Лусиано и Антонио остались в стороне, - направились в пустыню. Все произошло так быстро и неожиданно, что только некоторые из нас сумели пристроиться к цепочке, остальные же остались у грузовика. Впрочем, так же поступила и треть индейцев.

Колонна бодро продвигалась вперед; время от времени слышался зов рожка, который подхватывали остальные рожки, - гитара же и скрипка просто не умолкали. И все это на ходу, с непостижимой верностью ритму и не замедляя шаг. Было в этом шествии что-то непередаваемо праздничное.

Вообще, стоит мне снова увидеть или вспомнить танец хикарврое, а также свои ощущения при этом, я каждый раз удивляюсь тому, как индейцы умеют создавать хорошее настроение, особое - можно сказать, фестивальное - состояние сознания. Ведь это настроение обычно отождествляется с фиестой - то есть, тем, что мы обычно определяем как расслабленное, праздничное состояние - или состояние рассредоточения внимания. Меня уже давно удивляло, что они называют свои праздники фиестами - фиеста риса, фиеста барабанов, и так далее. Насколько я сумел понять за это время, - особенно, поучаствовав в этих ритуалах, - их ощущение праздника радикально отличается от нашего. Разумеется, это радостное, праздничное настроение и все-таки, это вовсе не праздничные выходные представителей западной цивилизации. Внимание индейцев во время фиесты не рассеивается - напротив, оно концентрируется в еще большей степени. Таким образом, они радостны, но вовсе не праздны, не расслаблены. Эта радость часто внезапно и полностью замещается другими чувствами, например, печалью или созерцательностью. Виррарика вообще мастерски владеют своим сознанием, они очень гибки в ментальном отношении, и им ничего не стоит в нужный момент сконцентрировать внимание. Вот этим и характеризуются их длительные походы - никаких разговоров, люди движутся ритмично и слаженно, внимание каждого в высшей степени сконцентрировано, и это благодаря всепроникающей, с повторяющимися аккордами (но не монотонной), радостной музыке скрипки и гитары, к которым время от времени присоединяются торжествующие звуки рожков.

Процессия подошла к одиноко стоящему дереву высотой примерно метра два, но очень ветвистому, и участники окружили дерево, продолжая танец. Примерно через двадцать минут танец и музыка прекратились, завершившись пением рожков. Один из хакарерос подошел к дереву и обратился к нему с длинной, прочувствованной речью, иногда даже ударяясь в плач. Затем он отрезал у дерева ветку, сантиметров примерно в сорок, ободрал с нее кору, заострил - получилось нечто вроде стрелы. Этой стрелой он начал указывать на