А. Н. Чанышев

Курс лекций по древней философии

одушевленных тел' (там же, с. 402). Но все это относится лишь к растительной и животной душам.

Человеческая, разумная душа. Растительная и животная компоненты человеческой души неотделимы от тела так же, как луши растений и животных. Ведь 'в большинстве случаев, очевидно, душа ничего не испытывает без тела и не действует без него, например, при гневе, отваге, желании, вообще при ощущениях. По-видимому, все состояния душн связаны с телом: негодование, кротость, страх, сострадание, отвага, а также радость, любовь и отвращение; вместе с этими состояниями души испытывает нечто и тело' (там же, с. 373).

Аристотель приводит примеры, доказывающие, что эмоции - функции не только душн, но и тела. Если тело не придет в возбуждение, то большое несчастье не вызовет должной эмоции, поэтому люди часто 'каменеют', дабы защититься от страдания. Итак, делает вывод Аристотель, 'состояния души имеют свою основу в материи' (там же, с. 373 - 374). Так же и вообще 'способность ощущения невозможна без тела' (там же, с. 434), без которого совершенно невозможна деятельность и растительной души.

Однако разумная душа - не энтелехия тела. Ведь 'ничто не мешает, чтобы некоторые части душн были отделимы от тела, так как они не энтелехия какого-либо тела' (там же, с. 396). Таков ум: если способность ощущения невозможна без тела, то 'ум ... существует отдельно от него' (там же, с. 434). Хотя Аристотель и замечает, что относительно ума и способности к умозрению еще не очевидно, существуют ли они отдельно и независимо от тела или же нет, но ему все же 'кажется, что они - иной род души и что только эти способности могут существовать отдельно, как вечное - отдельно от преходящего' (там же, с. 398). Аристотель не находит убедительного основания для утверждения того, что ум соединен с телом. Аристотель утверждает, что ум не имеет своего органа. Здесь он не на высоте для своего времени: ведь пифагореец Алкмеон задолго до Аристотеля нашел орган мышления в мозге.

ТЕМА 70. АРИСТОТЕЛЕВСКАЯ ГНОСЕОЛОГИЯ

У Аристотеля нет специальных работ по теории познания. Но о познании он, естественно, говорит везде - и в метафизических, и в физических, и в логических своих сочинениях, а также в трудах, посвященных этике и политике.

Вторая сторона основного вопроса философии. Вторая сторона основного вопроса философии - вопрос о познаваемости мира - не является для Аристотеля дискуссионным. Читая Аристогеля, В. И. Ленин отмечает, что у Аристотеля 'нет сомнения в объективности познания', что для этого мыслителя характерна 'наивная вера в силу разума, в силу, мощь, объективную истинность познания' 1 /Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 29, с. 326./. И в самом деле, 'Метафизика' открывается словами философа: 'Все люди от природы стремятся к знанию'. Любовь к знанию - любознательность - прирожденное свойство людей, свойственное им и животным. И эта любовь не бесплодна. Уверенность философа в познаваемости мира зиждется на убеждении, что мир человека и мир космоса в основе своей едины, что формы бытия и мышления аналогичиы. Вера Аристотеля в объективность познания и в силу и мощь разума хорошо просматривается в той полемике, которую вел Аристотель против тех, в ком можно увидеть тогдашних, более примитивных субъективных идеалистов и скептиков.

Опровержение скептицизма. В 'Метафизике' Аристотель выводит на сцену анонима, который 'ничего не принимает за истинное' (IV, 4, с. 68). Аристотель высмеивает этого человека с позиции жизни, подчеркивая, что 'на самом деле подобных взглядов не держится никто', в том числе и этот человек. В самом деле, спрашивает Аристотель, почему такой человек идет в Мегару, а не остается в покое, когда думает туда идти? И почему он прямо утром не направляется в колодезь или в пропасть, если случится, но очевидным образом проявляет осторожность, так что он на деле не в одинаковой степени считает для себя падение в пропасть или в колодезь благоприятным и неблагоприятным?

Значит, такой человек понимает, что одно для него лучше, а другое хуже. Отсюда Аристотель делает вывод, что не все в одинаковой мере истинно. Есть более и менее истинное. Ведь не в одинаковой мере заблуждается тот, кто принимает четыре за пять, и тот, кто принимает четыре за тысячу. Не все одинаково неистинно. А отсюда следует, что тезис, что ничего нет истинного в том смысле, что все одинаково ложно, опровергнут, а вместе с тем опровергнут и тот, кто 'ничего не принимает за истинное'.