Майкл Муркок

Бледные Розы

простили автора, даже Епископ Тауэр. Голоса одобрения слились в общий хор. Кристия порывисто стиснула тонкую бледную руку творца, невзначай задев Кольцо Власти.

Радуга дрогнула. Стала медленно крениться, и Вертер, поначалу не веривший глазам, уже в следующее мгновение увидел за этим неумолимый знак своей горестной судьбы и смирился перед нею. Радуга обрушилась на вершину утеса, разбилась и осыпала всех осколками черного янтаря.

Ручка Госпожи Кристии прижалась к розовому бутону губ, голубые глаза округлились в неподдельном ужасе... Но, взглянув на трагически-безнадежную физиономию Вертера, она едва не прыснула со смеху. Их руки все еще соединялись. Он осторожно освободился из плена любимых пальцев и с сумрачным видом пнул ногой обломок радуги.

Над утесом разливался теперь призрачно-серый свет угасающей звезды, вокруг которой продолжала вертеться усталая планета. Единственная туча осталась на челе благородного Вертера. Он никак не мог прийти в себя: терзал пятерней свои каштановые локоны, теребил козырек бутылочно-зеленой шапочки... И продолжал дуться.

- Незабываемое зрелище! - Миледи Шарлотинка предпочла не заметить конфуза.

- Вы талант, Вертер. Какая многозначность в простом символе! - Рукой, затянутой в парчу, Герцог Квинский сделал жест туда, где совсем недавно высилась раду га. - Завидую, мой друг. Примите самое искреннее восхищение.

- Только возникший из вожделения страждущих яичников и пульсаций спермы способен являть столь живую оригинальность. - Епископ Тауэр намекал на происхождение Вертера, зачатого в любви, рожденного из материнского чрева и познавшего детство. Все это было на Краю Времени чрезвычайной редкостью.

- О, мой рок, - вздохнул Вертер. - Вас чуть ли не развлекают разговоры о нем. Вы явились на свет взрослыми, со сложившимися чувствами. Что для вас мучительные переживания младенчества, отрава отроческих комплексов, сознание того, что ты не такой, как все.

- Как? - Миледи Шарлотинка даже подпрыгнула в своем шаровидном платье. - А Джерек Карнелиан?

- Но он хоть избежал врожденного уродства, - тоскливо возразил Вертер.

- Исправление вашего тела было сущим пустяком. - Герцог Квинский припоминал. - Кажется, всего-то убрали три пары рук и заменили двумя нормальными. Но сами роды! Это был поступок. Ваша мать совсем недурно справилась уже с первой попытки.

- Она оказалась и последней, - Миледи Шарлотинка отвернулась, пряча усмешку. Прищелкнув пальцами, вызвала свой экипаж, и его тень накрыла присутствующих. К хозяйке подплывала огромная желтая лошадь-качалка.

- В моей душе навсегда останется жестокий рубец, что бы вы ни говорили.

- Еще бы, Вертер. - Кристия прижалась губами к черному бархату на его плече.

- Этот шрам мучает, все время напоминая о себе.

- Да, да, что и говорить... - Герцогу Квинскому уже успело наскучить в гостях. - Благодарю за приятный вечер. Эй, вы, парочка, пошли!

Он знаком подозвал странников во времени, принадлежавших к его коллекции. Эти два называли себя жителями восемьдесят третьего тысячелетия. Первобытное одеяние гостей - “внешняя кожа” - морщилось от малейшего движения. Бесчисленные складки змеились, как скопище червей. В их эпоху только-только были изобретены в очередной раз машины времени, и никто не имел представления о невозможности возвращения назад. Странники пребывали в наивной гордыне, полагая, будто в их власти прервать отношения в Герцогом, как только придет охота, и были скорее снисходительны к нему. Его эта спесь умиляла. Герцог Квинский наслаждался тем, что его принимают за убогого чудака, и повсюду таскал за собой новинку своей коллекции.

Скитальцы во времени, услышав команду хозяина, хмыкнули, подмигнули друг другу и проследовали в кубический аэромобиль. Золотые зеркала его граней украшали лиловые и белые цветы.

Экипаж взвился. Госпожа Кристия помахала вслед рукой.

Они остались наедине. Вертер опустился на замшелый валун и застыл согбенный, упорно отмалчиваясь в ответ на все попытки подруги приободрить его.

- О, Вертер, - воскликнула она наконец. - Неужели ничто не сулит тебе счастья?

- Счастья... - повторил он безнадежно эхом. - Счастья? - И закрылся рукой, словно защищаясь от призрака. - Для меня нет счастья!

- Но хоть что-то взамен...

- Смерть, Госпожа Кристия. В ней моя отрада.

- Так умри, любимый! Через пару дней я воскрешу тебя и тогда...

- Ты лучше всех, любимая, но и тебе, Владычица, не дано понять устремлений моей души. Я ищу Непримиримого, Неумолимого, Неизбежного! Нашим пращурам все это было ведомо. Они сознавали себя рабами стихий. Не были вольны выбирать