Майкл Муркок

Бледные Розы

пока она не поняла омерзительности замысла.

- Кэтрин! Кэтрин!

Вертер с лету заключил растерянную воспитанницу в объятия.

- О, лицемерные чудовища! Они уродуют и порочат все, что чисто и просто.

Он гневно озирал толпу гостей. Миледи Шарлотинка предложила им для маскарада тему Детства. Сладкое Мускатное Око преобразил себя в сперматозоид невероятной величины; его собственное лицо проступало на кончике блестящего хвоста. Железная Орхидея обернулась чудовищным младенцем, заходящимся в крике. Пунцовое лицо новорожденного имело мало общего с природой, оно было чистой воды художественным ухищрением. Герцог Квинский тоже остался верен себе, явившись сиамскими близнецами-трехлетками с лицами Герцога. Даже Лорд Монгров соизволил сделаться яйцеклеткой.

- Что с вами, Вертер? - Лепетала из-под ног Миледи Шарлотинка. Каштановые волосенки на ее макушке только начинали кудрявиться. Она обвела погремушкой своих гостей. - Разве вам не понравилось?

- О, погибель моя! Так унизить, извратить все то, что для меня само совершенство!

- Но Вертер...

- Ничего страшного, дорогой Вертер, - Кэтрин попыталась его успокоить. - Это всего лишь маскарад.

- Как ты не видишь? Это же ты и я, они над нами издеваются. Нет, ты не должна смотреть на это. Пойдем, Кэтрин. В своем безумии они оскорбляют все возвышенное.

Вертер обхватил гибкую талию, они устремились к ближайшему выходу и вылетели в сумеречное небо.

Потрясенный ужасной сценой, наш герой впопыхах совсем позабыл о “пишущей машинке”. Они так и мчались сквозь ясный день и непроглядную ночь до самого дома - зеленых лугов вокруг замка в сиянии солнечных лучей, лесистых холмов, осыпаемых птичьими трелями. Все это теперь сделалось ненавистно Вертеру: и тепло солнышка, и песни жаворонка, и сама жизнь.

Воплощавшее красоту и покой убранство комнат - цветы, картины, гобелены - он убрал одним движением. Только пылинки взметнулись в солнечном свете. Свет тоже был нестерпим, и Вертер погрузил свое жилище в ночь.

Кэтрин-Благодарность молча смотрела на него. Десятки вопросов готовы были сорваться с ее губ, но она не размыкала их. Выждав, она тихонько коснулась его руки.

- Вертер?

Он зарычал, обхватив голову руками.

- О, Вертер!

- Они убивают меня! Они убивают во мне идеалы! Обливаясь слезами, он зарылся лицом в дивные волосы Кэтрин.

- Вертер! - Она целовала его холодную щеку и гладила по вздрагивающей спине. Помогла подняться и повела из обращенной в руины комнаты к себе.

- Почему я обречен быть выше нормы? - всхлипывал Вертер по дороге. - Почему они побуждают меня к исканиям, чтобы потом втоптать в грязь? Лучше взять и сделаться негодяем.

Порыв возбуждения прошел, он почувствовал, что совершенно обессилел, и позволил усадить себя на кровать.

- Им отвратительна чистота невинности. Хочется навеки изгнать ее из Вселенной. Кэйт ласкала его руку.

- Нет, Вертер. Они не хотели обидеть. Не желали нам вреда.

- Они хотели завлечь тебя в свои сети. Я должен уберечь тебя от совратителей.

Ее губы прикоснулись к его губам, вливая жизнь в изможденное тело. Ее пальцы коснулись его кожи.

- Я должен... - У Вертера захватило дух.

Как во сне, он раскрыл объятия. Ее губы полуоткрылись, их языки встретились. Чувствуя, как юная грудь все теснее прижимается к нему, Вертер впервые в жизни полной мерой вкушал радость телесного общения. Кровь струилась в нем в ритме бешеного танца, задаваемом проснувшимся сердцем. Почему он должен был отказаться от того, что другой на его месте взял бы безо всяких раздумий? Под его пальцами трепетали бедра. И коль музыку заказывал цинизм, он решил выступить в этом представлении, принять обольстительный вызов назло всем. Его поцелуи наполнились страстью и с неменьшей страстностью возвращались.

- Кэтрин!

Движение Кольца лишило их одежд. Занавеси кровати задернулись.

И ваш Слушатель, не принадлежащий к современной школе, смакующей секреты чужих страстей (которые, между нами, подавляющему большинству хорошо известны), скромно удалился на время.

Проснувшись поутру и включив солнце, Вертер увидел возле себя возлюбленное дитя: ее дивные волосы, разметавшиеся по подушкам, маленькие груди, вздымающиеся в безмятежном сне... И постепенно до него дошло, как воспользовался он своим негодованием после маскарада, чем укрепил себя. Безумием он вызвал ветер и в этой буре потерял Невинность и Чистоту, и нет им возврата. Совершенное отныне будет тяготеть над ним всегда.

Слезы отчаяния брызнули из глаз и заструились, прямо-таки холодя пылающие веки.