Лобсанг Рампа

Тринадцатая свеча

он вспыхнул в окне ее спальни.

Звон посуды раннего молочника нарушил мирную сцену. Вскоре появились дворники с тележками и снова нарушили тишину лязгом металла. По улице пронеслись первые автобусы с зевающими рабочими. Из труб стали вздыматься струйки дыма. Двери домов ненадолго открывались и быстро захлопывались за людьми, которые начинали новую гонку, соревнуясь с временем и поездами.

Наконец красные жалюзи в спальне у Марты так яростно взлетели вверх, что шнурок зашелся в неистовом танце. Марта с испуганным, припухшим от сна лицом, тупо уставилась на равнодушный мир. Волосы, туго накрученные на бигуди, придавали ей дикий и неаккуратный вид, а просторная фланелевая ночная рубаха подчеркивала внушительные размеры и более чем щедрые дары природы. Чуть позже дверь дома О’Хаггис медленно отворилась и чья-то рука потянулась за бутылкой молока, оставленной на ступеньках молочником. После долгой паузы дверь снова отворилась, и на этот раз на пороге появилась Мод в полосатом домашнем халате. Усталым движением она вытряхнула коврик, самозабвенно зевнула и снова скрылась в тишине своей обители.

Откуда-то из темного переулка вынырнул кот. Он осторожно оглянулся по сторонам, прежде чем решился степенно выйти на дорогу. Прямо посреди улицы он остановился, сел и занялся туалетом — умыл мордочку, ушки, лапки, хвост — и снова исчез в темном углу в поисках завтрака.

ГЛАВА 2

Тимон! Тимон! — голос был резкий, испуганный, со скрипучими нотками, из тех, которые ужасно раздражают и взвинчивают нервы до предела.

— Тимон! Поспеши, твой отец умирает.

Мальчик медленно вынырнул из глубин, в которых не было и искры сознания. Он медленно пробивался сквозь густой туман сна, пытаясь поднять налитые свинцом веки.

— Тимон, ты должен проснуться. Твой отец умирает!

Безжалостная рука схватила его за волосы и неистово встряхнула. Тимон открыл глаза. Внезапно он услышал странный скрежещущий звук («похожий на хрип задыхающегося яка» — подумал он). Он сел и с любопытством завертел головой, стараясь что-то разглядеть в полумраке маленькой комнаты.

На небольшом уступе стоял каменный сосуд. В нем плавал еще не растаявший кусок масла. Полоска грубого холста, небрежно брошенная в неуспевшее растаять масло, плохо исполняла функцию фитиля. Он шипел и вспыхивал, отбрасывая на стену дрожащие тени. Из-за случайного сквозняка фитиль неожиданно нырнул, зашипел еще сильнее» забрызгал, и слабый огонек совсем приуныл. Потом, напитавшись от погружения в масло, он вспыхнул с новой силой, разбрасывая струйки дыма и сажи по всей комнате.

— Тимон! Твой отец умирает, ты ДОЛЖЕН сходить за ламой! Поторопись! — кричала мать в отчаянии.

Медленно, все еще пребывая во власти сна, Тимон поднялся на непослушные ноги и закутался в свою нехитрую одежонку. Скрежещущий звук участился, потом снова замедлился и приобрел монотонный ритм, от которого кровь стыла в жилах. Тимон подошел к бесформенной куче, у которой, скорчившись, сидела его мать. Испуганно уставившись на лицо отца, которому неверный свет масляной лампы придавал еще более пугающий вид, он ощутил парализующий ужас. Отец посинел и выглядел застывшим и холодным. Он посинел от сердечного приступа. У него появились признаки трупного окоченения, хотя он все еще был жив.

— Тимон! — торопила мать.— Ты должен сходить за ламой, иначе твой отец умрет, ему некому будет помочь. Скорей! Скорей!

Тимон стремглав бросился к двери. Звезды мерцали холодным ярким светом в той особой темноте, какая обычно наступает перед рассветом, в час, когда Человек наиболее подвержен ошибкам и поражениям. Колючий ветер запутался в клубах тумана, спускавшегося с гор, он кружил над землей, перекатывая мелкие камешки и вздымая облака пыли.