Карлос Кастанеда

Отделенная реальность (Часть 2)

я не был испуган; я,

возможно, был только ошеломлен необычным свойством звуков.

Хлюпанья действительно вибрировали. Фактически, их странные

вибрации, казалось, были направлены в мой живот, или,

возможно, я воспринимал их вибрации нижней частью своего

живота.

Это осознание повлекло за собой немедленную потерю

моего чувства объективности и равнодушия. Звуки нападали на

мой живот! У меня возник вопрос: 'что, если это не дон

Хуан?' - испугался я. Я напряг мускулы живота и плотно

подогнул бедра к узлу моей куртки.

Звуки возросли по числу и скорости, как будто они

знали, что я потерял свою уверенность; их вибрации были

такими интенсивными, что меня тошнило. Я боролся с чувством

тошноты. Я перевел дух и начал петь мои пейотные песни. Меня

стошнило, и хлюпающие звуки сразу же прекратились; звуки

сверчков, ветра и дальний лай койотов наложились на все.

Внезапный перерыв позволил мне передохнуть, и я пригляделся

к себе. Только незадолго до этого я был в лучшем

расположении духа, самонадеянный и в стороне; очевидно, я

потерпел жалкую неудачу в оценке ситуации. Даже если у дона

Хуана были сообщники, для них было механически невозможно

произвести звуки, которые воздействовали на мой живот. Чтобы

производить звуки такой интенсивности, им было бы необходимо

приспособление за пределами их средств и их понимания.

Очевидно, необыкновенное явление, которое я переживал, не

было игрой и 'еще одной шуткой дона Хуана' - эта теория была

только моим примитивным объяснением.

У меня были судороги и неодолимое желание опрокинуться

и протянуть ноги. Я решил передвинуться вправо для того,

чтобы отвернуться от места, где меня стошнило. Мгновение

спустя, когда я начал ползти, я услышал очень мягкий скрип

прямо над моим левым ухом. Я застыл на месте. Скрип

повторился с другой стороны моей головы. Это был

единственный звук. Я подумал, что он походил на скрип двери.

Я ждал, но не слышал больше ничего, поэтому я решил

двинуться снова. Как только я начал передвигать осторожно

свою голову вправо, я почти подпрыгнул. Поток скрипов

поглотил меня сразу. Они были подобны иногда скрипу дверей,

а в другой раз походили на писки крыс или морских свинок.

Они не были громкими или сильными, но были очень мягкими и

подкрадывающимися и вызывали мучительные спазмы тошноты во

мне. Они прекратились, как и начались, убывая постепенно,

пока я не мог слышать только один или два из них

одновременно.

Затем я услышал что-то подобное крыльям большой птицы,

пронесшейся над верхушками кустов. Оно, казалось, летало

кругами над моей головой. Мягкие скрипы начали возрастать

снова, и так же возрастало хлопанье крыльев. Над моей

головой, казалось, было что-то, подобное стае гигантских

птиц, махавших своими мягкими крыльями. Оба звука слились,

производя охватывающую волну вокруг меня. Я почувствовал,

что плавал, взвешенный в огромной волнообразной пульсации.

Скрипы и хлопанье были такими плавными, что я мог

чувствовать их всем телом. Хлопанье крыльев стаи птиц,

казалось, подтягивало меня вверх, в то время, как писки

крыс, казалось, толкали меня снизу и вокруг моего тела.

Я уже не сомневался, что, благодаря своей неуместной

глупости, я спустил с привязи что-то ужасное на себя. Я

стиснул зубы и, глубоко вздохнув, запел пейотные песни.

Звуки продолжались очень долгое время, и я сопроти-

влялся им со всей своей силой. Когда они умолкли, снова

наступила 'тишина', такая, какой я привык воспринимать

тишину, то есть я мог обнаружить только естественные звуки

насекомых и ветра. Это время тишины было для меня более

вредным, чем время шумов. Я начал думать и оценивать мое

положение, и мое обдумывание бросило меня в панику. Я знал,

что я погиб; у меня не было ни знания, ни выносливости,

чтобы отразить то, что приставало ко мне. Я был совершенно

беспомощен, припав к земле над своей собственной рвотой. Я

подумал, что пришел конец моей жизни, и заплакал. Я хотел

подумать о своей жизни, но не знал, с чего начать. Ничто из

того, что я делал в своей жизни, не было в действительности

достойно этого последнего конечного выражения, поэтому мне

не о чем было думать. Это было острое осознание. Я изменился

с тех пор, как последний раз переживал подобный испуг. На