Роберт Грейвс

БЕЛАЯ БОГИНЯ. Историческая грамматика поэтической мифологии 3

серьезно как часть обучения политической риторике, как искусство, которое они сочли необходимым для консолидации захваченных ими территорий. Они учились у греческих софистов и перенимали у них понимание того, что большая поэзия - это форма риторики, более музыкальная и более философичная, чем проза, а малая поэзия - самый элегантный из всех видов общественной деятельности. Истинные поэты согласятся, что поэзия - духовное откровение, которое поэт сообщает равным себе, а не хитрый способ привлечения внимания публики и не украшение обеда, и они будут воспринимать Катулла как одного из немногих римских поэтов, вышедших за границы греко-римской традиции. Причина, верно, в его кельтском происхождении: по крайней мере, он был бесстрашен, оригинален и эмоционален как никто в римской поэзии. Он один показал искреннюю любовь к женщине. Другие удовлетворялись тем, что славили товарищескую верность или игривую гомосексуальность. Его современника Вергилия читают не из-за его поэтичности, по крайней мере не из-за той, что предполагает присутствие Музы. Музыкальное и риторическое мастерство, великолепные перифразы, плавно текущие периоды высоко ценятся любителями классической литературы, однако 'Энеида' написана, чтобы поражать и подавлять, отчего истинные поэты не считают для себя возможным следовать примеру Вергилия. Они более почитают Катулла, потому что он никогда не призывает их, потомков, аплодировать демонстрации своего бессмертного гения, нет, он обращается к ним как к современникам: 'Разве не так?' Можно любить Горация как элегантного слагателя вирш и обожать его за желание избежать сильных чувств и обычной римской вульгарности. Но несмотря на весь его ум, на его способности и его искусное веселье, вряд ли его можно назвать поэтом, по крайней мере большим поэтом, чем Калверли или Остин Добсон.

Попробуем подвести итоги в истории греческих муз:

Тройственная Муза, или три музы, или девять муз, или Керридвен, или назовите ее как хотите, первоначально была Великой Богиней в своей поэтической и колдовской ипостаси. У нее был сын, который также был ее возлюбленным и ее жертвой - Звезда-сын, или Дух Прибывающего Года. Он делил ее привязанность со своим преемником Пифоном - Мудрым Змеем и Духом Убывающего Года, своей темной половиной.

Дальше. Ее расположения искал бог Громовержец (восставший Звезда-сын, заболевший восточной патриархальностью), и она родила двойняшек мужского и женского пола, в валлийской поэзии названных Мертином и Олвен. Она оставалась богиней-колдуньей, но часть своей власти отдала богу Громовержцу, в первую очередь законы и засвидетельствование клятв.

Дальше. Она разделила власть поэтического колдовства между своими детьми, чьими символами были утренняя звезда и вечерняя звезда: дочерью - своей частичной ипостасью, и сыном - возрожденным Звездой-сыном.

Дальше. Число ипостасей ее увеличивается, но власти у нее становится меньше, и вскоре образуется малозначительное сообщество девяти богинь вдохновения, лидером которого становится бывший брат-двойняшка.

Наконец, брат-двойняшка Аполлон объявляет себя Вечным Солнцем, и девять муз становятся его фрейлинами. Их функции он передает богам-мужчинам, которые являются им самим во множестве ипостасей.

(Легенда о происхождении японской поэзии говорит, что она родилась в стычке между богиней-луной и богом-солнцем, когда они шли вокруг колонны мира в разных направлениях. Первой заговорила богиня-луна:

Какая несравненная радость

Зреть прекрасного мужчину!

Бог-солнце рассердился, что она заговорила первой, и он приказал ей вернуться, а потом снова встретиться с ним. На этот раз первым заговорил он:

Зреть прекрасную девицу -

Вот несравненная радость!

Это были первые стихи. Другими словами, бог-солнце забрал власть над поэзией у Музы и сделал вид, будто он - первый сочинитель стихов. Эта ложь боком вышла японским поэтам.)

Вот так поэзия стала академической и скучной, разве только Муза иногда являет свою силу, и тогда это называют романтическим возрождением.

В средневековой поэзии Дева Мария отождествлялась с Музой, так как в ее ведении был Котел Керридвен. Д. У. Нэш пишет в своем издании поэзии Талиесина:

Христианские барды тринадцатого-четырнадцатого веков постоянно обращаются к Деве Марии как к котлу, то есть источнику вдохновения. Вероятно, это происходит отчасти из-за игры на слове pair (котел) и второй формы этого слова со смягченной начальной согласной mair, которая также означает 'Мария'. Мария была Маir, матерью Христа, мистическим хранилищем