Говард Ф.Лавкрафт

Герберт Уэст - реаниматор

случаях оказался недостаточно расторопным. Первый

наш подопытный оставил на своей могиле следы когтей. Профессор из Аркхема

сделался людоедом, но был изловлен и заточен в сефтонский сумасшедший дом,

где целых шестнадцать лет бился головой о стены. О других, возможно,

уцелевших объектах наших опытов говорить сложнее: в последние годы научные

интересы Уэста выродились в нездоровую причудливую манию, и все свое

незаурядное мастерство мой друг употреблял на оживление отдельных частей

человеческого тела, которые он иногда присоединял к чужеродной органической

ткани. Со временем страсть Уэста приняла совершенно уродливую форму, и о

многих его экспериментах невозможно даже заикнуться в печати. Мировая война,

на которой мы оба служили хирургами, лишь усугубила эту страсть.

Когда я говорю, что страх Уэста перед своими созданиями был смутным, я

прежде всего хочу подчеркнуть сложную природу этого чувства. Отчасти его

страх был вызван просто знанием о существовании безымянных монстров, а

отчасти - пониманием опасности, которую они могли бы представлять для него

при определенных условиях. То, что они исчезли, придавало ситуации особую

остроту: если не считать бедняги в сумасшедшем доме, Уэст ничего не знал о

судьбе своих креатур. К этому примешивался еще более неопределенный страх:

совершенно фантастическое ощущение, испытанное нами в ходе необычного

эксперимента в 1915 году, когда мы служили в канадской армии. В разгар

жестокой битвы Уэст оживил сэра Эрика Морланда Клапем-Ли, нашего коллегу,

кавалера ордена "За безупречную службу". Тот знал об опытах Уэста и был

способен их повторить. Чтобы изучить возможность квази-разумной жизни в

теле, Уэст удалил у трупа голову. За несколько мгновений до того, как

здание, в котором мы работали, было стерто с лица земли немецким снарядом,

обезглавленное тело совершило несколько осмысленных движений. Но самое

невероятное заключалось в том, что мы оба отчетливо слышали жуткие

членораздельные звуки, которые издала отрезанная голова, лежавшая в темном

углу лаборатории. Немецкий снаряд оказался к нам милостивым - отчасти.

Однако Уэст так никогда и не узнал, одни ли мы уцелели после обстрела. Порой

он делал разные предположения о том, как может повести себя обезглавленный

хирург, владеющий искусством оживления трупов.

В последние годы Уэст жил в роскошном особняке близ одного из старейших

кладбищ Бостона. Он выбрал это место из символических и эстетических

соображений: большая часть захоронений относилась к колониальному периоду и,

следовательно, не представляла интереса для ученого, ставящего опыты на

абсолютно свежих трупах. В подвальной лаборатории, которую тайно строили

иностранные рабочие, стояла большая электрическая печь, с помощью которой

мой друг мог легко и быстро избавляться от трупов или отдельных частей

человеческого тела, как бы в насмешку соединенных с чужеродной тканью -

мрачных свидетельств кощунственных развлечений владельца дома. Копая этот

подвал, рабочие наткнулись на древний подземный ход, который, несомненно,

вел к старому кладбищу, однако не мог соединяться ни с одним из известных

склепов, так как располагался слишком глубоко. Проведя некоторые подсчеты,

Уэст пришел к заключению, что ход ведет в тайную камеру, расположенную под

склепом Авериллов, последнее захоронение в котором датировалось 1768 годом.

Я вместе ним осматривал изъеденные временем, влажные стены, обнажившиеся под

ударами лопат и мотыг, и уже предвкушал мрачное удовольствие, которое сулит

нам раскрытие древних могильных тайн, однако впервые в жизни страх

возобладал у Уэста над природным любопытством, и мой товарищ проявил

слабость, приказав заделать отверстие и заштукатурить стену. Вплоть до

дьявольской ночи, когда наступила развязка, эта стена оставалась нетронутой.

Говоря о слабости Уэста, я должен заметить, что она касалась лишь его

душевного состояния и внешне никак не проявлялась. Он был таким, как прежде:

спокойным, сдержанным, светловолосым, худощавым, за стеклами очков все так

же поблескивали голубые глаза, и весь его юношеский облик, несмотря на

терзавшие Уэста страхи, с годами никак не изменился. Он казался спокойным

даже тогда, когда вспоминал о следах когтей на могиле и оглядывался назад,