Григорий Климов

Песнь победителя (Часть 3)

кровь. Мне хотелось разжечь его, а потом холодно осадить. Ведь он так долго мучает меня.

«Марго, я с удовольствием поцеловал бы твои щёчки. Они у тебя такие свежие. Я даже отсюда чувствую, как они пахнут свежестью», — говорит капитан. У него поразительная манера говорить такие вещи самым спокойным тоном и без малейших намеков на дальнейшее.

«Но мир построен на диалектике», — продолжает капитан. — «Ты знаешь, что это такое? Ну, это значит, что после поцелуя в щеку мне захочется поцеловать тебя в губы, затем дальше и дальше».

«Ну, и что же здесь плохого?» — говорю я и думаю: «Неужели у него такая толстая шкура, что он не поймет и этого намёка?»

«А плохо то, что нам тогда придётся расстаться».

«Почему?» — удивляюсь я.

«Об этом бесполезно говорить. Так должно быть».

«Но ведь многие русские имеют знакомых немецких девушек?» — возражаю я.

«Есть приказ, согласно которому связь советских офицеров с немецкими женщинами карается судом Военного Трибунала», — говорит капитан, не глядя на меня.

«Но ведь так часто видно...» — говорю я и не верю его словам.

«Это — уличная любовь, Марго. О ней не стоит говорить. И не она подразумевается в приказе маршала Соколовского».

«Но откуда будут знать, что Вы делаете дома, герр капитан».

«Хорошо. Возьмём наглядный пример. Допустим, я люблю тебя. Тогда я не должен лицемерить и скрывать это ото всего мира. Если же я не буду скрывать этого, то я рискую попасть в Сибирь. В лучшем случае — позорное разжалование с занесением в личное дело. Пятно на всю жизнь. Ты не поймешь этого».

«Но я знаю столько примеров...» опять стараюсь возразить я.

«Это не примеры. Это — вынужденный выход из положения. Если я буду любить тебя, а на глазах других буду разыгрывать комедию... Это автоматически убивает любовь и остается только грязная связь. Нельзя повенчать чёрную жабу с белой розой».

Я растерянно смотрю на него и не знаю, как понять это. У тридцатилетних мужчин какая-то особая манера говорить о любви, — они понимают её и анализируют.

Он весело улыбается, берёт мою руку и кладет её себе на лицо, как будто ласкаясь.

«Это только пример», — говорит он. — «Но даже если бы я любил тебя, то я предпочитаю постоянно любоваться тобой издалека, чем один раз вблизи. Ведь потом пришлось бы расстаться! Любовь — это нежный цветок и с ним нужно уметь обращаться. Понимаешь?»

Раздался звонок в дверь. Так громко и по-хозяйски звонит только фрейлейн Валя. Она вихрем влетела в комнату и с разлёта крепко поцеловала капитана, откинулась назад и шаловливо смотрит какое это произвело на него впечатление. На эти поцелуи приказ маршала Соколовского не распространяется...

Капитан вместе с фрейлейн Валей уехали на работу, а я с досады села писать тебе начатое раньше письмо. Нарочно нарушила приказ капитана и осталась в квартире после пяти часов. Теперь я понимаю, почему он запретил мне это. Пусть же соседи подумают теперь что-нибудь, хотя этого и нет.

Привет тебе и твоему маленькому Петеру —

твоя Марго.

Waldheim-Sachsen

Дорогая Марго!

Видно Провиденье уравновешивает чаши нашего горя и радости. Теперь я живу почти счастливой жизнью. Мой маленький Петер растёт и доставляет мне вcё больше и больше хлопот и радости. Даже соседи теперь заходят к нам и ничего не говорят плохого. Ведь теперь у ребёнка есть отец.

Маленький Петер теперь не незаконный ребенок. Зато большой Петер — незаконный отец. Он страшно боится, чтобы его начальство не узнало, что у него ребёнок и что он бывает здесь. Он говорит, что тогда его немедленно отошлют назад в Россию. Разве это преступление?

Я думала, что наши расовые законы были несправедливы, но что же за законы в этой стране, где так много кричат о равенстве и братстве. Большой Петер теперь буквально несчастный. Чем больше он привыкает к ребёнку, тем больше он боится видеть, чтобы об этом не узнали.

У Петера была в России жена и ребёнок. Оба погибли во время оккупации на Украине. Когда он мне говорил об этом, то смотрел в пол. Может быть, он думает, что я, как немка, тоже косвенно виновата в этом.

Как-то мама спросила его, почему так советские солдаты вели себя во время наступления по Германии. Петер нехотя ответил: «Нам всё время говорили, что немцы то же делали в России». Потом подумал немного и добавляет: «Жизнь плохая. А немцы ещё хуже сделали. На свою жизнь мы злые».