Григорий Климов

Песнь победителя (Часть 1)

замкнуть наружный вход. Делалось это просто — часовой плотно засовывал свою винтовку в ручку поперек входной двери. После этого мы вместе с арестантами уютно расположились в коридоре, покуривая и болтая. Кто на скамейке, а кто просто, поджав ноги, на корточках под стенкой.

Когда я ещё раз поинтересовался, почему он не кушает, черноусый с таким видом, как будто этот предмет не заслуживает внимания, махнул рукой: «От такой пищи я только заболею. Я подожду! Что вы думаете — я от звонка до звонка сидёть буду?! Папа обещал зайти завтра к генералу».

Из арестантской ведомости я знал, что посажен он «на всю портянку» т.е. на 10 суток, из которых сидел только второй день. До последнего звонка было ещё далеко.

«Неужели ты дома лучше кушаешь?» — восхищённо спросил я и сделал большие глаза.

Мое наивное восхищение подействовало.

«Я дома только и вижу, что шоколад, да сливки», — ответил черноусый, ещё больше кривя губы. — «Торты в шкафу — бери, когда хочешь. Это, конечно, днём. А вечером я всегда в «Метрополе» или в «Москве». Там тоже покушать можно».

Он говорил таким само собой разумеющимся тоном, как будто предполагал, что каждый из его собеседников проводит вечера в этих роскошных ресторанах, предназначенных только для интуристов и «особой» публики.

Большинство москвичей знает об этих местах только то, что все официанты и обслуживающий персонал этих ресторанов являются агентами НКВД и заходить туда простому смертному опасно.

Если кто-нибудь заходит туда несколько раз подряд, то затем его вызывают в НКВД, предъявляют ему его счёта из этих ресторанов, каждый из которых равняется месячному заработку нормального человека, и вежливо просят подвести дебет-кредит, отчитаться в своих доходах и расходах.

«У тебя папа, наверное, хорошо зарабатывает», — заметил один из арестантов.

«Да, не-е-ет», — снисходительно процедил сквозь зубы черноусый, — «Он в Це-Ка работает...»

Окружающие ответили на это почтительным молчанием, продолжая посасывать благовонный «Казбек» которым их щедро наделил отпрыск папы из Це-Ка.

До самого отбоя черноусый развлекает нас рассказами о том, как замечательно танцует дочка маршала Тимошенко — голая, на столе или рояле, во время интимных попоек в замкнутом придворном кругу. Он смакует грязные подробности столь же грязных амурных похождений кривоногого сына члена Политбюро Анастаса Микояна.

Самого Микояна он запросто называет «Стасик», его сына тоже какой-то приятельской кличкой. Судя по тому, с каким знанием дела он воспроизводит все детали, можно предположить, что и он сам участвовал в этих оргиях. Эти рассказы без сомнения были бы очень поучительны для профессора невропата или следователя по сексуальным делам.

Меня поражает, что все эти истории в точности совпадают с тем, что я уже не раз слыхал от Жени. По-видимому, это не выдумка.

Столь же бесцеремонно черноусый открывает последние страницы запретной книги и поведывает нам интимные детали из жизни самого Вождя. Мы узнаем, что за Светланой долгое время безуспешно волочился один из известных московских режиссеров, пока заботливый папаша не отправил назойливого поклонника в Сибирь.

Позже Светлана искренне полюбила простого и скромного студента. Этому чистому роману на каждом шагу мешала многочисленная лейбгвардия НКВД, следившая за каждым её шагом.

Даже в тёмные московские ночи Светлана не решалась на поцелуй, зная, что за каждым кустом сидит шпик, который обо всем доложит папе. Папе это тоже, в конце концов, надоело, и он уже собирался отправить бедного студента вдогонку за режиссером.

Но тут Светлана так энергично запротестовала, что папа только махнул рукой. Родную дочку в Сибирь отправлять неудобно, а монастырей теперь нет.

Позже Светлана вышла замуж за студента, но, как клялся черноусый, без папашиного благословения. Будущий дедушка был поставлен лицом де-факто. Тут черноусый историограф династии Джугашвилли хитро и многозначительно подмигнул.

Рассказывать такие вещи, да ещё в такой многочисленной аудитории, для обычного человека означало играть со смертью. Но черноусый и глазом не повёл.

С ещё большим упоением он, закатывая глаза к потолку, перешел к цветастому воспроизведению похождений «Васьки». Судя по всему «Васька» был его героем и жизненным идеалом. Самой яркой чертой характера «Васьки» была его слабость к московским ресторанам и актрисам.