Всеслав Соло

Астральное тело - 1. Скоморох или начало Магии

--

расхохоталась Вика. -- Скорее разбирайся, а то...

-- А то что? -- игриво прислушался я.

-- А то, -- Вика плотно прижалась ко мне так, что

хрустнули у нее косточки. -- А то. Я не знаю, что я с тобой

сейчас сделаю!..

-- Ну вот, и нечеловеческие объятия! -- съязвил я.

-- Женские объятия, женские, -- подсказала Вика,

заглядывая мне в глаза.

-- Да, уж это точно, -- нечеловеческие, -- утвердительно

кивнул я...

Неожиданно Вика словно опомнилась от забытья, словно

пришла в себя:

-- Мне уже пора идти домой, -- сказала она решительно.

-- Посиди еще пожалуйста, -- попросил я.

-- Оксанка может скоро проснуться -- кормить ее надо

будет. А тебе уже скоро на работу!

-- Вот еще! -- возразил я. -- Я еще с полчаса могу быть

дома.

-- Ну хорошо... Ты будь, а я пошла.

Я с неохотой проводил Вику. У входной двери она

остановилась.

-- Я завтра утром загляну, можно?

-- О чем речь! -- повеселевши, ответил я. -- Приходи

обязательно. Я буду ждать -- не человека!

-- Женщину, -- тихо добавила Вика, как-то задумчиво и

нежно.

Я немного сконфузился и добавил:

-- И женщину тоже, -- и я прикоснулся губами к Викиной

щеке. Вика ушла.

Я подошел к зеркалу в прихожей и пристально посмотрел себе

в лицо:

-- Тридцать, -- рассуждал я про себя, -- седые волосы

частенько вырываю, и до сих пор в чем-то не уверен. А Вике --

двадцать, но она уже успела пожить замужем и разойтись...

Решительная она все-таки... В шестнадцать -- родить Оксанку!

Наскоро позавтракав, я ушел к себе в комнату и прилег на

диван поваляться минут пятнадцать и тут вспомнил, что именно

сегодня хотел начать заниматься Хатка-йогой и проснулся для

этого пораньше, а вот не получилось.

Я оглянулся на журнальный столик и прочел на корешке

подаренной мне книги таинственную надпись: 'Возрожден ли

мистицизм?'

Кладбище

Лежа на диване, я закрыл глаза и совершенно неожиданно для

себя стал вспоминать события трехдневной давности...

Могила была еще совсем свежая. Из-за громадных венков

выглядывала табличка с фотографией нового покойника. Надпись на

табличке гласила: 'Незнамышев Валерий Геннадьевич 1970 -- 1988

гг.' Бумажные цветы перешептывались на догоравшем ветерке

вечера. Они шелестели, словно высушенные под солнцем. Я

неторопливо проходил мимо, осторожно шагая по узкой ветвистой

тропе между могил, и невольно посматривал на фотографию

Незнамышева. Казалось, с какой-то безысходностью

'осматривается' покойник вокруг... Повсюду теснились

накренившиеся в разные стороны кресты, словно некогда

расшатанные сумасшедшими ветрами. Послышался громкий шорох в

глубине кладбища. Точно огрызнувшись на кого-то, протяжно и

злобно вскрикнула ворона. Она встрепенулась в небо и, бесшумно

пролетев почти над моей головой словно черная тряпка, упала за

высокий и сучковатый куст сирени напротив... Я посмотрел ей

вслед, огляделся по сторонам и, смахнув ладонью засохший комок

грязи с почерневшей доски, присел на теплую от солнышка

деревянную лавку у могилы друга...

За много покойных лет уставший смотреть в одну точку со

своей фотографии, он глядел так, словно больше не узнавал меня.

Я уже давно не был здесь. Но было похоже, что он не узнавал не

только меня, но и весь окружающий мир. Он забыл все и

навсегда...

Фотографии у меня часто вызывают определенный размах

сомнений и рассуждений. Сомнений -- нужны ли они; рассуждений

-- если да, то зачем? Вот и Саша, друг, знал ли он тогда, когда

фотографировался, а я помню тот день, что он смотрит не просто

в объектив фотоаппарата, а на это печальное кладбище?..

И так, немного порассуждав про себя, я внутренне умолк и

просидел минут пять в кромешной тишине ни о чем не думая. Все

вокруг молчало: могилы, фотографии покойников, кресты.

Глухонемое пространство обступало меня.

На языке вертелось одно слово: Саша... Оно как бы

пробегало по кругу и снова: Саша... И, немного помедлив, опять

-- Саша... И вдруг это слово вымолвилось вслух. Я оторопел,

внутренне, строго покосился на себя, как бы оценивая

происходящее, огляделся по сторонам -- никого не было... Я не

узнал свой голос и, прислушиваясь, повторил громче: -- Саша...