Пауло Коэльо

Алхимик

изменено.

«Этому юноше Всевышний приоткрыл грядущее, -- думал сейчас погонщик.—Он избрал его своим орудием».

-- Ступай к вождям, -- велел он Сантьяго.—Расскажи им о том, что к нам приближается войско.

-- Они поднимут меня на смех.

-- Нет. Это люди пустыни, а значит, они привыкли не

оставлять без внимания знаки и приметы.

-- Тогда они и сами должны все знать.

-- Они не заботятся об этом, ибо верят, что если им по

воле Аллаха нужно будет что-то узнать, кто-нибудь придет и расскажет. Так уже много раз бывало раньше. А теперь этим «кем-то» станешь ты.

Сантьяго подумал о Фатиме и решился предстать перед вождями племен, населявших оазис.

-- Пропусти меня к вождям, -- сказал он часовому, стоявшему у входа в огромный белый шатер.—В пустыне я видел знаки.

Воин молча вошел в шатер и оставался там довольно долго. Потом появился в сопровождении молодого араба в белом с золотом бурнусе. Сантьяго рассказал ему о своем видении. Тот попросил подождать и снова скрылся внутри.

Спустилась ночь. Входили и выходили арабы и чужеземные купцы. Вскоре погасли костры, и оазис постепенно сделался безмолвен, как пустыня. Лишь в большом шатре горел свет. Все это время Сантьяго думал о Фатиме, хотя смысл давешнего разговора с нею оставался темен для него.

Наконец после долгого ожидания его впустили в шатер.

То, что он там увидел, ошеломило его. Он и подумать не

мог, что посреди пустыни может быть такое. Нога утопала в великолепных коврах, сверху свисали желтые металлические светильники с зажженными свечами. Вожди племен полукругом сидели в глубине на шелковых, богато вышитых подушках. На серебряных подносах слуги разносили сласти и чай. Другие следили за тем, чтобы не гасли наргиле, и в воздухе витал тонкий аромат табачного дыма.

Перед Сантьяго было восемь человек, но он сразу понял, что главный -- это сидевший посередине араб в белом, затканном золотом бурнусе. Рядом сидел тот молодой человек, что выходил к нему из шатра.

-- Кто тот чужестранец, который толкует о знаках? -- спросил один из вождей.

-- Это я, -- отвечал Сантьяго и сообщил обо всем, что видел.

-- Почему же пустыня решила рассказать обо всем чужаку, если знает, что еще наши прадеды жили здесь? -- спросил другой вождь.

-- Потому что мои глаза еще не привыкли к пустыне и видят то, чего уже не замечают глаза местных, -- сказал Сантьяго, а про себя добавил: «И потому что мне открыта Душа Мира». Вслух он этого не произнес—арабы не верят в такие вещи.

-- Оазис—ничейная земля. Никто не осмелится вторгнуться сюда, -- воскликнул третий вождь.

-- Я говорю лишь о том, что видел сам. Не верите—не надо.

В шатре повисла напряженная тишина, а потом вожди с жаром заспорили между собой. Они говорили на наречии, которого Сантьяго не понимал, но, когда он сделал движение к выходу, стражник удержал его. Юноше стало страшно. Знаки указывали на опасность, и он пожалел, что разоткровенничался с погонщиком.

Но вот старик, сидевший в центре, чуть заметно улыбнулся, и Сантьяго сразу успокоился. До сих пор он не проронил ни слова и не принимал участия в споре. Но юноша, которому был внятен Язык Мира, чувствовал, как от приближения войны сотрясается шатер, и понял, что поступил правильно, явившись сюда.

Все смолкли и внимательно выслушали старика. А тот обернулся к Сантьяго, и на этот раз на лице его юноша заметил отчужденно-холодное выражение.

-- Две тысячи лет назад далеко-далеко отсюда бросили в колодец, а потом продали в рабство человека, который верил в сны, -- заговорил старик.—Наши купцы привезли его в Египет. Все мы знаем, что тот, кто верит в сны, умеет и толковать их.

«Хоть и не всегда может воплощать их в явь», -- подумал Сантьяго, припомнив старую цыганку.

-- Тот человек, сумев растолковать фараону его сон о семи коровах тощих и семи тучных, избавил Египет от голода. Имя его было Иосиф. Он тоже был чужеземцем, как и ты, и лет ему было примерно столько же, сколько тебе.

Он помолчал. Глаза его были по-прежнему холодны.

-- Мы всегда следуем Обычаю. Обычай спас Египет от голода,

сделал его народ самым богатым из всех. Обычай учит, как должно пересекать пустыню и выдавать замуж наших дочерей. Обычай гласит, что оазис -- ничейная земля, ибо обе воюющие стороны нуждаются в нем и погибнут без него.

Никто не произносил ни слова.

-- Но Обычай велит нам также верить посланиям пустыни.