Пауло Коэльо

Алхимик

обладает душой. Все мы -- часть этой Души, но сами не знаем, что она работает на наше благо. Но ты, работая в лавке, должен был понять, что даже хрусталь способствовал твоему успеху.

Сантьяго слушал молча, поглядывая то на луну, то на белый песок.

-- Я видел, как идет караван через пустыню, -- сказал он наконец.—Он говорит с ней на одном языке, и потому-то она и позволяет ему пройти через себя. Пустыня проверит и испытает каждый его шаг и, если убедится, что он в безупречном созвучии с нею, допустит до оазиса. А тот, кто наделен отвагой, но не владеет этим языком, погибнет в первый же день пути.

Теперь оба глядели на луну.

-- Это и есть магия знаков, -- продолжал Сантьяго. -- Я

вижу, как проводники читают знаки пустыни, -- это душа каравана говорит с душой пустыни.

После долгого молчания подал наконец голос и англичанин:

-- Мне стоит обратить внимание на караван.

-- А мне—прочесть твои книги, -- отвечал юноша.

Странные это были книги. Речь в них шла о ртути и соли, о драконах и царях, но Сантьяго, как ни старался, не понимал ничего. И все же одна мысль, повторявшаяся во всех книгах, до него дошла: все на свете—это разные проявления одного и того же.

Из одной книги он узнал, что самые важные сведения об алхимии—это всего несколько строчек, выведенных на изумруде.

-- Это называется «Изумрудная скрижаль», -- сказал англичанин, гордый тем, что может чему-то научить своего спутника.

-- Но для чего же тогда столько книг?

-- Для того, чтобы понять эти несколько строчек, --

отвечал англичанин не слишком уверенным тоном.

Больше всего заинтересовала Сантьяго книга, рассказывающая о знаменитых алхимиках. То были люди, посвятившие всю свою жизнь очистке металлов в лабораториях: они верили, что, если в продолжение многих и многих лет обрабатывать какой-нибудь металл, он в конце концов потеряет все свойства, присущие ему одному, и обретет Душу Мира. И ученые тогда смогут постичь смысл любой вещи, существующей на земле, ибо Душа Мира и есть тот язык, на котором все они говорят между собой. Они называют это открытие Великим Творением, а состоит оно из двух элементов: твердого и жидкого.

-- А разве недостаточно просто изучать людей и знаки, чтобы овладеть этим языком? -- осведомился Сантьяго.

-- Как ты любишь все упрощать! -- раздраженно ответил англичанин.—Алхимия—наука серьезная. Она требует, чтобы каждый шаг совершался в полном соответствии с тем, как учат мудрецы.

Юноша узнал, что жидкий элемент Великого Творения называется Эликсир Бессмертия—он, помимо того что продлевает век алхимика, исцеляет все болезни. А твердый элемент—это Философский Камень.

-- Отыскать его нелегко, -- сказал англичанин.—Алхимики годами сидят в своих лабораториях, следя, как очищается металл. Они так часто и так подолгу глядят в огонь, что мало-помалу освобождаются от всякой мирской суетности и в один прекрасный день замечают, что, очищая металл, очистились и сами.

Тут Сантьяго вспомнил Торговца Хрусталем, который говорил, что когда моешь стаканы, то и сам освобождаешь душу от всякой пакости. Юноша все больше убеждался в том, что алхимии можно научиться и в повседневной жизни.

-- А кроме того, -- продолжал англичанин, -- Философский Камень обладает поразительным свойством: крохотной части его достаточно, чтобы превратить любое количество любого металла в золото.

Услышав это, Сантьяго очень заинтересовался алхимией. Он подумал, что надо лишь немного терпения -- и можно будет превращать в золото все что угодно. Он ведь читал жизнеописания тех, кому это удалось: Гельвеция, Элиаса, Фульканелли, Гебеpa, -- и истории эти приводили его в восторг. Всем этим людям удалось до конца пройти Своей Стезей. Они странствовали по свету, встречались с учеными мудрецами, творили чудеса, чтобы убедить сомневающихся, владели Философским Камнем и Эликсиром Бессмертия.

Однако когда Сантьяго попытался по книгам понять, что же такое Великое Творение, то стал в тупик—там были только странные рисунки, зашифрованные наставления и непонятные тексты.

-- Почему они так замысловато пишут? -- спросил он однажды вечером у англичанина, который явно досадовал на то, что лишился своих книг.