Лев Толстой

Исповедь

и самого себя. Как ни совестно мне признаться, но было время, когда я как будто удовлетворялся этим. Это было то самое время, когда я сам усложнялся и развивался. Мускулы мои росли и укреплялись, память обогащалась, способность мышления и понимания увеличивалась, я рос и развивался, и, чувствуя в себе этот рост, мне естественно было думать, что это-то и есть закон всего мира, в котором я найду разрешение и вопросов моей жизни. Но пришло время, когда рост во мне прекратился -- я почувствовал, что не развиваюсь, а ссыхаюсь, мускулы мои слабеют, зубы падают, -- и я увидал, что этот закон не только ничего мне не объясняет, но что и закона такого никогда не было и не могло быть, а что я принял за закон то, что нашЕл в себе в известную пору жизни. Я строже отнЕсся к определению этого закона; и мне ясно стало, что законов бесконечного развития не может быть; ясно стало, что сказать: в бесконечном пространстве и времени всЕ развивается, совершенствуется, усложняется, дифференцируется, -- это значит ничего не сказать. ВсЕ это -- слова без значения, ибо в бесконечном нет ни сложного, ни простого, ни переда, ни зада, ни лучше, ни хуже.

Главное же то, что вопрос мой личный: что я такое с моими желаниями? -- оставался уже совсем без ответа. И я понял, что знания эти очень интересны, очень привлекательны, но что точны и ясны эти знания обратно пропорционально их приложимости к вопросам жизни: чем менее они приложимы к вопросам жизни, тем они точнее и яснее, чем более они пытаются давать решения на вопросы жизни, тем более они становятся неясными и непривлекательными. Если обратишься к той отрасли этих знаний, которые пытаются давать решения на вопросы жизни, -- к физиологии, психологии, биологии, социологии, -- то тут встречаешь поражающую бедность мысли, величайшую неясность, ничем не оправданную притязательность на решение неподлежащих вопросов и беспрестанные противоречия одного мыслителя с другими и даже с самим собою.

Если обратишься к отрасли знаний, не занимающихся разрешением вопросов жизни, но отвечающих на свои научные, специальные вопросы, то восхищаешься силой человеческого ума, но знаешь вперЕд, что ответов на вопросы жизни нет.

Эти знания прямо игнорируют вопрос жизни. Они говорят: На то, что ты такое и зачем ты живЕшь, мы не имеем ответов и этим не занимаемся; а вот если тебе нужно знать законы света, химических соединений, законы развития организмов, если тебе нужно знать законы тел, их форм и отношение чисел и величин, если тебе нужно знать законы своего ума, то на всЕ это у нас есть ясные, точные и несомненные ответы.

Вообще отношение наук опытных к вопросу жизни может быть выражено так: Вопрос: Зачем я живу? -- Ответ: В бесконечно большом пространстве, в бесконечно долгое время, бесконечно малые частицы видоизменяются в бесконечной сложности, и когда ты поймЕшь законы этих видоизменений, тогда поймЕшь, зачем ты живЕшь.

То, в области умозрительной, я говорил себе: ВсЕ человечество живЕт и развивается на основании духовных начал, идеалов, руководящих его. Эти идеалы выражаются в религиях, в науках, искусствах, формах государственности. Идеалы эти всЕ становятся выше и выше, и человечество идЕт к высшему благу. Я -- часть человечества, и потому призвание моЕ состоит в том, чтобы содействовать сознанию и осуществлению идеалов человечества. И я во время слабоумия своего удовлетворялся этим; но как скоро ясно восстал во мне вопрос жизни, вся эта теория мгновенно рушилась.

Не говоря о той недобросовестной неточности, при которой знания этого рода выдают выводы, сделанные из изучения малой части человечества, за общие выводы, не говоря о взаимной противоречивости разных сторонников этого воззрения о том, в чЕм состоят идеалы человечества, -- странность, чтобы не сказать -- глупость, этого воззрения состоит в том, что для того, чтоб ответить на вопрос, предстоящий каждому человеку: что я такое или: зачем я живу, или: что мне делать, -- человек должен прежде разрешить вопрос: что такое жизнь всего неизвестного ему человечества, из которой ему известна одна крошечная часть в один крошечный период времени. Для того чтобы понять, что он такое, человек должен прежде понять, что такое всЕ это таинственное человечество, состоящее из таких же людей, как и он сам, не понимающих самих себя.

Должен сознаться, что было время, когда я верил этому. Это было то время, когда у меня были свои излюбленные идеалы, оправдывавшие мои прихоти, и я старался придумать такую теорию, по которой я мог бы смотреть на свой прихоти, как на закон человечества.