Юнг Карл Густав

Сновидения, размышления

не смог преодолеть. Робость эта происходила от недоверчивости к миру и собственным возможностям. Мир, определенно, казался мне прекрасным, но, вместе с тем, непостижимым и угрожающим. А я всегда с самого начала хотел знать, кому и чему я доверялся. Возможно это было как-то связано с моей матерью, которая однажды покинула меня на несколько месяцев? Тогда, - и я опишу это позже, - у меня начались невротические обмороки и доктор к моему большому удовольствию запретил мне заниматься гимнастикой. Я избавился от этого бремени, но вынужден был проглотить еще одно поражение.

Бог создал Адама и Еву таким образом, чтобы они думали то, что совсем не хотели думать. Он сделал это для того, чтобы знать, послушны ли они. И Он мог точно также потребовать от меня нечто, для меня традиционно неприемлемое. Именно послушание давало благодать, а после этого опыта я знал, что такое благодать Божья. Вы должны совершенно подчиниться Богу, не заботясь ни о чем, кроме исполнения Его Воли. В противном случае все лишено смысла. - Именно тогда у меня возникло настоящее чувство ответственности. Мысль о том, что я должен думать, зачем Бог осквернил свой собор была ужасна. И вместе с тем пришло неясное понимание того, что Бог способен быть чем-то ужасным. Это была страшная тайна, и чувство, что я владею ею, наложило тень на всю мою жизнь.

Этот опыт также заставил меня в большей мере ощутить чувство собственной неполноценности. Я - дьявол или свинья, - думал я, во мне какая-то червоточина. Но потом я перечел отцовский Новый Завет и с некоторым удовлетворением обнаружил там притчу о фарисее и сборщике податей, и понял, что лишь осужденные будут избраны. Новый Завет навсегда оставил меня в убеждении, что несправедливый домоправитель был хвалим и что Петр, - колеблющийся, - наименован камнем.

Чем более росло во мне чувство собственной неполноценности, тем более непостижимой казалась мне Божественная благодать. В конце концов я никогда не был уверен в себе. Когда моя мать однажды сказала: 'Ты всегда, был хорошим мальчиком', - я просто не в состоянии был понять это. Я хороший мальчик? Это невероятно. Я всегда казался себе существом порочным и неполноценным.

И в это время мне приснился незабываемый сон, который меня одновременно и испугал и ободрил. Ночью показался в незнакомом месте, и медленно шел вперед, в густом тумане, навстречу сильному, почти ураганному ветру. Я нес в руках маленький огонек, который в любую минуту мог потухнуть. И все зависело от того, удержу ли я его при жизни. Вдруг я почувствовал, что кто-то идет за мной. Я оглянулся и увидел огромную черную фигуру, она следовала за мной по пятам. И в тот же момент, несмотря на сильный испуг, я ясно осознал, что вопреки всем опасностям, через ночь и бурю, я должен пронести и спасти мой маленький огонек. Проснувшись, я тотчас понял, что этот 'броккенский призрак' - моя собственная тень на облаке, вызванная светом того огонька.Еще я понял, что этот огонек, единственный свет, которым я обладал, и был моим сознанием. И это было мое единственное сокровище. И хоть этот огонь так мал и слаб в сравнении с силами тьмы, все же это - свет, мой единственный свет.

Моей задачей было сохранить свет и не оглядываться на vita peracta, на то, что закрыто для света. Я должен идти против бури, теснящей меня назад, идти в неизмеримую тьму мира, где нет ничего, лишь внешние очертания, зримые и обманчивые, того, что невидимо и скрыто. Я, мой 'номер 1' должен идти вперед - я должен учиться, зарабатывать деньги, я должен жить, побеждая трудности, заблуждаться и терпеть поражения. Буря, что наваливалась на меня, - это время, непрестанно уходящее и непрестанно догоняющее, настигающее меня. Это мощный водоворот, который втягивает все сущее, избежать его сможет лишь тот, кто неудержимо стремится вперед, да и то лишь на миг. Прошлое чудовищно реально и оно пожирает каждого, кто не сумеет откупиться правильным ответом.

Я узнал, что мой путь ведет вовне, наружу - в ограниченность и потемки трехмерности. Наверное, таким же образом Адам когда-то покинул Рай: Рай стал для него призраком, а свет был там, где в поте лица своего он будет распахивать каменистое поле.