Надежда Первухина

Имя для ведьмы- 2

панбархату! - закричала Явдоксия. - Двадцать аршин!

- И мне того ж! - добавляет Снандулия. Видимо, у нее нелады с фантазией.

- А ты что молчишь, дочка меньшая, любезная? - вопросительно поглядел на Акулину купец (хотя, конечно, вы помните, что на самом деле Акулина - Марина, и родилась она в XXI веке, а не в сказке). Но она знала, что просить.

- Купи мне, батюшка, - сказала хитрая Акулина голосом деревенской дурочки, - перышко Финнета - Ясна сокола.

- И ты туда же?! Нешто порчу на тебя навели, чадо! - крестится Козьма. - Беду-стыдобу на себя накликать хочешь? Чего другого попроси, духов там заморских французских на розлив, тапок китайских, бралиянтов стекла чешского.

- Ну на что тебе энто перышко? - увещевает Снандулия. - Пастуха Козлодоева в носу щекотать?

- Та-то, чай, с прошлого раза натешилась, - презрительно кривит губы Явдоксия. - На весь околоток себя ославила.

- Будет! - отец, видно, и сам не рад, что спросил Акулину. - Что ж, раз просишь, быть по сему. Чему быть, того, видно, не миновать.

Не знала Марина-Акулина, что до нее уже была в сказке девица, тоже попросившая такое перышко. И к ней прилетел Финист - Ясный сокол, да только не полюбилась она ему. Со злости та девица, как он в сокола обратился, целый пук перьев из его хвоста выдрала и пустила по ветру: пускай еще дурочки найдутся, счастья с Финистом попытают!

В воскресенье Козьма действительно отправился на ярмарку, напутствуемый просьбами, чтоб панбархат был “обязательно с зернью да нитью золотою”. На Акулину он посмотрел со вздохом и ничего не сказал...”

(Здесь начиналась любимая Марьей и Дарьей часть, и Авдей потому всегда инсценировал свой рассказ.) Итак...

“...Оставшись без отцовского контроля, Явдоксия и Снандулия недоставали из громадных своих сундуков пропахшее нафталином приданое и начали примерять сарафаны, юбки, поневы, кокошники, платки, попутно насмехаясь друг над другом и над Акулиной, лишенной всех этих нарядов. Акулине было дозволено быть лишь безмолвным наблюдателем на демонстрации коллекции славянской моды осенне-летнего сезона да еще застегивать пуговицы и стягивать кушаки на слишком уж располневших талиях сестриц.

- Ах, зело лепотна моя кика-то парчовая! - крутилась у зеркала Явдоксия, так и этак примеряя на голову жутко нелепое сооружение с длинным шлейфом из тафты.

- Полно тебе, у меня кокошник лучше! - горячилась Снандулия. - Речным жемчугом да самоцветными каменьями расшит!

- Уж и жемчуг! Ой, не смеши меня! Знаем мы таковы каменья - стекло битое бутылошное! Одно слово - бужутерия!

- А вот и нет!

- А вот и да!

Поругались сестры и вцепились друг другу в косы, зашипели, как кошки. Еле разняла их Акулина, да за то и поплатилась: принялись сестры над ней смеяться.

- Что рот раззявила, аки кликуша блажная? - напустилась на девушку Явдоксия, хотя Акулина на самом деле была очень красивой и ротик у нее был... как у Даши...”

- Нет, как у меня! - сразу требует справедливости Марья.

- Ты в прошлый раз была Акулиной! - не остается в долгу Дарья и кидает в сестру мишкой.

- Ти-хо! А то дальше не буду рассказывать. Дашка, ну-ка, пей микстуру. Не реви, она сладкая. Так, Марья. Твоя задача: быстро проглотить этот порошок и запить молоком. Молоко холодное? А ты что, горячее любишь? Ну, вот, я так и думал...

- Рассказывай дальше!!! Ну, папочка!

- Ладно.

“... Хитрая Явдоксия загрузила Акулину непосильной работой:

- Ступай, все горницы подмети, квашню поставь, крупы гречневой перебери, кадку под капусту простерилизуй, ой, чаво это я говорю-то!

- Хорошо, сестрица, - только и сказала Акулина и принялась за дела.

Когда Акулина на кухне сортировала крупу и чечевицу, подошла к ней тихонько старая нянька Арина Родионовна, которая от души жалела горемычную девушку.

- На-ка, горемычная, покушай, - сунула она Акулине петушка на палочке. - Совсем сестры-срамницы тебя умучили!

- Спасибо, бабушка. - Акулина-Марина вовсе не любила петушков из жженого сахара, но из вежливости принялась его сосать. - И пошто сестрицы на меня взъедаются...

- Уж больно ты личиком хороша, милая, вот оне и завиствуют, куры рябые, неуклюжие, - растолковывает нянька. - Да и матушка-покойница боле всех тебя любила-баловала. Нонче же только батюшка и заступится. Да еще, - тут нянька понижает голос, - женишок твой жданный-гаданный.

При словах о женихе всякая девушка, даже самая умная, теряет голову. Тем более в сказке. Бедная Акулина так разволновалась, что сунула в мешок с гречкой миску отборного проса.

- Нету у меня жениха, баушка...