Элизабет Хейч

Посвящение (Часть 2)

у меня были более крупные и крепкие кости,

чем при жизни в Египте. Цвет и выражение глаз остались теми же. И

теперь вся моя сегодняшняя жизнь стала мне ясной, как и жизнь в Египте,

когда я сознавала свое высшее 'я' и была на том же уровне.

Мое последнее переживание в той жизни -- замурованность в гробу --

было так ужасно и так глубоко запало в душу, что оно оказалось первым

из того, что я вспомнила в жизни этой. Но еще раньше в детстве ко мне

возвращались бессознательные или полусознательные воспоминания:

разочарование, что мой 'отец' -- не величайший человек в стране,

убеждение, что мои горячо любимые родители -- не мои настоящие

родители, поиски единства в кругу друзей (это было мое стремление к

единству с самой собой -- то, что я должна была испытать в храме).

Странные упражнения, которые я выполняла в детстве и которые наш друг

называл упражнениями хатха-йоги, были воспоминаниями об упражнениях,

которые я практиковала в храме с Метуптахом. Эта система упражнений

была частью тайного знания, спасенного 'Сынами Бога', бежавшими в

Индию, где его сохраняли великие учителя вплоть до нашего времени.

Ужасный сон, повторявшийся в течение многих лет, когда меня

преследовал и настигал Лев, был памятью о моей смерти в Египте.

А где же 'гиганты', 'титаны', 'полубоги', которые стояли неизмеримо

выше людей и о которых мой отец в этой жизни ничего не знал, потому

что не понимал. Где вы, Птахотеп, Атотис... Сыновья Бога. Где вы?

Я взывала в молчании, в душе, как научилась это делать в храме перед

моим любимым учителем Птахотепом.

И вдруг неожиданно я очутилась в полной темноте. Но я знала, что

единственный свет, способный проникнуть сквозь любую тьму, это свет

сознания, и я направила свое внимание внутрь и сосредоточила свое

сознание в максимальной концентрации. Потом во тьме возник зеленоватый

фосфоресцирующий свет. Он постепенно приблизился и принял форму моего

дорого учителя Птахотепа.

Я поняла, что мое истинное 'я' теперь проецируется в маленькую

комнату в нашем лесном доме, в которой я переживала в видении во время

инициации творческую сущность, стоящую выше всех созданных форм. Прошел

лишь миг во времени трехмерного мира, и в этот миг я увидела все скрытые

во мне возможности, проявившие себя на материальном плане, начиная

с низшей бессознательной ступени материи вплоть до высшей ступени

'я', проявленной в материи.

Птахотеп все еще стоял передо мной, глядя на меня глазами, полными

любви. Этот взгляд был потоком силы, растопившей последние остатки

тумана перед моими глазами, и это позволило мне снова пережить и вечность,

и временное настоящее, все, что существовало в моем теперешнем сознании

как прошлое. Я смотрела в его глаза, в эти два источника жизни, и

с чувством огромной радости обнаружила, что я понимаю его невысказанные

слова. Я снова обрела эту духовную способность! Мы снова понимали

друг друга, как когда-то в Египте!

Я почувствовала, что как бы бросаюсь к нему на грудь, но он поднял

руку и остановил меня. Его глаза сказали: 'Не прикасайся ко мне.

Ты знаешь, что я не на земном плане и что ты видишь меня лишь потому,

что приспособила свое сознание к духовным вибрациям, в которых я теперь

живу, двигаюсь и существую. Если ты захочешь тронуть меня, ты опустишь

свое сознание до уровня своих осязательных нервов, до уровня материи,

и мой образ тут же исчезнет. Но отныне твоя воля сможет направлять

твое сознание к более высоким частотам и находить меня, как раньше,

во время прежней проекции твоего истинного 'я', которое ты

называешь своей инкарнацией в Египте'.

Я стояла неподвижно и контролировала себя, чтобы не потерять образ

Птахотепа, но моя душа преисполнилась такой радостью, что я сомневалась,

выдержат ли сердце и нервы это напряжение. И снова Птахотеп поднял

правую руку и послал поток энергии прямо мне в сердце. Оно тут же

стало биться нормально, и я смогла говорить с ним без слов: 'Отец

моей души, теперь я поняла, что моя теперешняя жизнь -- результат

всех моих поступков в прежних жизнях. Я поняла связь между людьми

и событиями. Но не все еще мне ясно. Например, я знаю, что мой единственный

сын -- Има. И я понимаю, за что он хотел простить меня, когда тяжело

болел в детстве. Но как он пришел к мысли, что был когда-то негром?'

Ответ Птахотепа пришел через его взгляд в виде серии картин. Когда Има

узнал, что произошло между мной и чужестранцем, в его душе разыгралась

трагедия и он убежал из храма к африканским неграм. Я увидела картину: