Петр Демьянович Успенский

Новая модель вселенной (Часть 1)

что-то сделать. Я сознавал, что в этих доводах немало желания избежать трудностей или, по крайней мере, отсрочить их, но боязнь любительских попыток 'работы над собой' перевесила всЈ остальное. Я заявил себе, что двигаться в том направлении, в котором я хочу идти, двигаться вслепую невозможно. К тому же я вовсе не хотел каких-либо изменений в самом себе. Я отправлялся в поиски; и если бы посреди этого поиска я стал меняться, я бы, пожалуй, от него отказался. Тогда я думал, что именно это часто происходит с людьми на пути 'оккультных' исканий: они испытывают на себе разные методы, вкладывают в свои попытки много ожиданий, труда и усилий, но в конце концов принимают свои субъективные старания за результат поиска. Я хотел любой ценой избежать этого.

Но с первых же месяцев моего путешествия стала вырисовываться и совершенно новая, почти неожиданная цель.

Чуть ли не во всех местах, куда я приезжал, и даже во время самих поездок, я встретид немало людей, которые интересовались теми же самыми идеями, что и я, которые говорили на том же языке, что и я, и с которыми у меня немедленно устанавливалось полное и отчЈтливое взаимопонимание. Конечно, в то время я не мог сказать, как велико это взаимопонимание и далеко ли оно зашло, но в тех условиях и с тем идейным материалом, которым я располагал, тогда даже оно казалось почти чудесным. Некоторые из этих людей знали друг друга, некоторые - нет; я чувствовал, что устанавливаю между ними связь, как бы протягиваю нить, которая, по первоначальному замыслу моего путешествия, должна обойти вокруг всего земного шара. В этих встречах было нечто возбуждающее, исполненное значения. Каждому новому человеку, которого я встречал, я рассказывал о тех, кого встретил раньше; иногда я уже заранее знал, с кем мне предстоит встретиться. Петербург, Лондон, Париж, Генуя, Каир, Коломбо, Галле, Мадрас, Бенарес, Калькутта были связаны незримыми нитями общих надежд и ожиданий. И чем больше людей я встречал, тем больше захватывала меня эта сторона путешествия. Из него как бы выросло некое тайное общество, не имеющее ни названия, ни устройства, ни устава, членов которого, однако, тесно связывала общность идей и языка. Я нередко размышлял о том, что сам написал в 'Tertium Organum' о людях 'новой расы', и мне казалось, что я был недалЈк от истины, что происходит процесс формирования если и не новой расы, то, по крайней мере, новой категории людей, для которых существуют иные ценности, чем существующие для всех.

В связи с этим, я снова ощутил необходимость привести в порядок и систематизировать то, что из известного нам ведЈт к 'новым фактам'. И я решил, что по возвращении возобновлю оставленную работу над книгой, но уже с новыми целями и новыми намерениями. В Индии и на Цейлоне у меня возникли кое-какие связи; мне казалось, что через некоторое время я обнаружу какие-то конкретные факты.

Но вот наступило одно сияющее солнечное утро. Я возвращался из Индии. Пароход плыл из Мадраса в Коломбо, огибая Цейлон с юга. Я поднялся на палубу. Уже в третий раз за время путешествия я подплывал к Цейлону - и каждый раз с новой стороны. Плоский берег с отдалЈнными голубыми холмами открывал издали такие ландшафты, которые невозможно было бы увидеть на месте. Я мог различить миниатюрную железную дорогу, которая тянулась к югу; одновременно виднелись несколько игрушечных станций, расположенных, казалось, почти вплотную. Я знал их названия: Коллупитья, Бамбалапитья, Веллаватта и другие.

Приближаясь к Коломбо, я волновался, ибо мне предстояло, во-первых, узнать, найду ли я там того человека, которого встретил перед последней поездкой в Индию, и подтвердит ли он своЈ предложение о моей встрече с некоторыми йогинами; во-вторых, решить, куда мне ехать дальше: возвращаться ли в Россию или следовать в Бирму, Таиланд, Японию и Америку.

Но я совершенно не ожидал того, что встретило меня на Цейлоне. Первое слово, услышанное мной после высадки на берег, было: война.

Так начались эти странные, полные смятения дни. ВсЈ смешалось. Но я уже чувствовал, что мой поиск в некотором смысле закончен, и понял, почему всЈ время ощущал, что нужно торопиться. Начинался новый цикл. Невозможно было ещЈ сказать, на что он будет похож и куда приведЈт. Одно казалось ясным с самого начала: то, что было возможно вчера, сегодня сделалось невозможным. Со дна жизни поднялась муть и грязь, все карты оказались смешанными, все нити - порванными.

Оставалось лишь то, что я установил для себя и что никто не мог у меня отнять. И я чувствовал, что лишь оно в состоянии вести меня дальше.

1914-1930