Карлос Кастанеда

Внутренний огонь (Часть 2)

человеческого образа был более удивителен, чем

когда-либо. Я почувствовал, без всякого высокомерия, что претерпел

огромное изменение с тех пор, когда увидел его впервые, и, однако, все,

что я видел с тех пор и узнал, дало мне только возможность еще лучше и

глубже понять, что за чудо у меня перед глазами.

Вначале человеческий образ был наложен на вид моста, затем я

перефокусировал зрение и увидел человеческий образ простирающимся вверх и

вниз в бесконечность. Мост при этом был просто тощей оболочкой, крошечным

наброском, наложенным на вечное. И такими же были маленькие фигурки людей,

двигающихся вокруг меня и глядящих на меня с нескрываемым любопытством. Но

я был за пределами их касаний, хотя в этот момент я был уязвим настолько,

насколько это возможно. Человеческий образ не имел власти защитить меня

или сохранить, и все же я любил его со всей страстью, не знающей предела.

Я подумал, что понимаю теперь то, что дон Хуан повторял мне

многократно: что реальную привязанность нельзя положить в банк. Я с

радостью остался бы рабом человеческого образа, и не за то, что он может

мне дать - ему ведь нечего дать - а из чистого чувства, какое я испытывал

к нему.

Я почувствовал, что кто-то тянет меня, но прежде, чем исчезнуть из

его присутствия, я выкрикнул обещание человеческому образу, но гигантская

сила вытащила меня оттуда прежде, чем я успел изложить то, что хотел. Я

оказался стоящим коленопреклоненным на мосту, а группа крестьян смотрела

на меня и смеялась. Ко мне подошел дон Хуан, помог подняться и отвел меня

обратно.

- Есть два пути видеть человеческий образ, - начал дон Хуан, как

только мы уселись. - его можно видеть как человека или как свет. Это

зависит от сдвига точки сборки: если сдвиг будет боковым, тогда образ -

человеческое существо, а если сдвиг идет по среднему сечению человеческого

диапазона, тогда образ будет светом. Единственная ценность того, что ты

сделал сегодня, в том, что твоя точка сборки сдвинулась по среднему

сечению.

Он сказал, что позиция, где виден человеческий образ, очень близка к

позиции, где появляется тело сновидения и барьер восприятия. В этом

причина того, что новые видящие рекомендуют практиковать видение и

понимание человеческого образа.

- Уверен ли ты в том, что понял, что представляет собой человеческий

образ? - спросил он с улыбкой.

- Уверяю тебя, дон Хуан, что совершенно ясно осознаю, что

представляет собой человеческий образ, - сказал я.

- Я слышал, когда вошел на мост, как ты выкрикивал бессмысленные вещи

человеческому образу, - сказал он с очень озорной улыбкой.

Я сказал ему, что чувствовал себя, как негодный слуга, поклоняющийся

бесценному господину, и все же я был движим чистым чувством, обещая ему

неувядающую любовь.

Он нашел все это очень веселым и смеялся до упаду.

- Обещание негодного слуги бесценному господину негодно, - сказал он

и опять захлебнулся смехом.

Я не чувствовал, что защищаю свою позицию. Мои чувства к

человеческому образу были высказаны без мысли о вознаграждении: для меня

не имело значения, что мои обещания негодны.

16. ПУТЕШЕСТВИЕ ТЕЛА СНОВИДЕНИЯ

Дон Хуан сказал мне, что мы оба собираемся поехать в город Оаксаку в

последний раз. Он очень ясно выразил то, что мы уже никогда больше не

будем там вместе. Он сказал, что его чувства, возможно, когда-либо

вернутся в это место, но вся совокупность его - никогда.

В Оаксаке дон Хуан часами всматривался в мирские, тривиальные вещи: в

поблекшие цвета стен, в формы отдаленных гор, в узоры трещин на асфальте,

в лица людей. Затем мы подошли к площади и сели на его любимую скамейку,

которая была не занята, что было всегда, когда он этого хотел.

Во время нашей долгой прогулки по центру города я пытался всеми

силами вогнать себя в настроение печали и хмурости, но просто не смог

этого сделать. В его предстоящем уходе было что-то праздничное. Он

объяснил это как неудержимую крепость полной свободы.

- Свобода подобна заразной болезни, - сказал он. - она передается. Ее

носителем является безупречный нагваль. Люди не ценят этого, потому что

они не хотят быть свободными. Свобода устрашающа, помни это, но не для

нас. Я готовил себя почти всю мою жизнь к этому моменту. И ты тоже.