Секацкий А

ЛОВУШКА ДЛЯ ВРЕМЕНИ

для узнавания в нем одной из фундаментальных

трансформаций живой природы. Речь идет об анабиозе. Погружение в

анабиоз означает приостановку собственного времени "до лучших времен",

причем отсрочка может быть сколь угодно большой. Микроорганизмы,

личинки насекомых, семена растений способны хранить жизнь в состоянии

глубокого переохлаждения столетиями и тысячелетиями. R.Cameron и

F.Morell в глубоких горизонтах льдов Антарктиды обнаружили и оживили

бактерии, возраст которых составлял 106 лет (R.Cameron, F.Morell.

Variable microorganisms from ancient Ross-Isl). При однодневном цикле

развития это практическое бессмертие.

Вообще температурные сдвиги можно рассматривать как вариации

самого времени. Слово "температура" (от лат. "tempora" - время)

буквально означает "временение"; интуиция языка свободно пользуется

соответствующими переходами значений. Мы говорим "не расхолаживайся",

имея в виду "не медли, не откладывай"; в словах "горячий" и "пылкий"

температурные характеристики легко переходят в темпоральные. Илья

Пригожин считает, что температура представляет собой "внутреннюю

координацию моментов активности" и в этом смысле является одним из

самых общих параметров универсума. Такая точка зрения получает все

более широкое распространение - экономисты говорят про температуру

экономики уже без кавычек.

Температура выражает интегральный показатель интенсивности

времени и задержание хода времени с помощью переохлаждения - широко

распространенная ловушка, которой пользуется живая природа. Анабиоз

наступает по сигналу "сейчас не время" (совокупность неблагоприятных

условий). Таким же образом в другой системе замораживается исполнение

божественного обещания. Система переходит к "ожиданию-в-надежде".

Жизнь консервируется, упаковывается в контейнер, в посылку,

адресованную "до востребования". Но дальше начинаются странности.

Вернемся к анабиозу - мы уже видели, что жизнеспособность сохраняется

тысячелетиями, в сущности неизвестен точный предел сохранности

"посылки" в астрономическом летоисчислении.

Однако, что-то происходит с посылкой за время ее хранения.

Р.Ушатинская в своей книге "Скрытая жизнь и анабиоз", М., 1990,

описывая эксперименты по переохлаждению различных организмов в среде,

близкой к абсолютному нулю (в жидком гелии, азоте и кислороде),

отмечает поразительную выживаемость (что и было целью ее

экспериментов), но выживаемость какую-то частичную:

"Кратковременное погружение в жидкий гелий выдерживали куколки

бабочек павлиний глаз, капустной белянки, личинки жука-усача,

азиатской саранчи. После отогревания насекомые несколько дней

проявляли признаки жизни. Однако закончить нормальное развитие они не

смогли... Применяя ступенчатое охлаждение куколок бабочки-махаона -

сначала при -35оС, а затем двое суток в жидком кислороде, удалось

получить высокий процент выживаемости. При отеплении развитие куколок

продолжалось около десяти дней (хотя и с отклонениями), но

заканчивалось смертью. ...Близкие результаты получены на гусеницах

боярышницы. При медленном охлаждении они переносили температуру

жидкого азота и после согревания успешно окукливались. Но куколки

погибали во время линьки" (с.114).

Подобных примеров в книге множество, и наводят они на следующую

мысль: если отсроченная жизнь так часто напоминает отсроченную смерть,

то, видно, с законсервированным временем что-то происходит - оно

портится. Застаивается, чтобы потом целиком изойти в краткой

бессмысленной вспышке. Нечто похожее обнаруживается и в феномене

летаргии. Человек, впавший в летаргический сон, может спать и 20, и 30

лет (такие случаи известны), сохраняя при этом свой возраст, не

старея. Но после пробуждения он "нагоняет упущенное" в течение 2-3

месяцев, когда происходит как бы гормональный взрыв сработавшей бомбы

времени.

Не так-то просто, стало быть, поймать время в ловушку, но еще

труднее взять его живьем.

У Ролана Барта есть любопытные наблюдения о способах сохранения

корпуса античных текстов в эпоху Средневековья. Гарантировать

неискаженную передачу источников должна была четырехзвенная система

трансляции, где первая инстанция, переписчик (scriptor) не имел права

изменить ни одной буквы; две следующие инстанции,