Густав Майринк

Ангел западного окна

зеркало, пророчество которого когда то дало первый толчок к кардинальному перевороту моего сознания. Я стал абсолютно другим, а тот, прежний, который был куколкой, так и остался висеть мёртвой оболочкой в ветвях древа жизни.

С этого момента я перестал быть марионеткой, руководимой из зелёного зеркала. Я свободен! Свободен для метаморфозы, полёта, королевства, «королевы» и «короны»!

На этом тетрадь с записями Джона Ди, охватывающими его жизнь со времени освобождения из Тауэра и вплоть по 1581 год, кончается; итак, пятьдесят семь… Обычная человеческая жизнь в этом возрасте, как правило, идет под уклон, обретает спокойствие и самоуглубленность зрелости.

Да, действительно, моё участие в этой необыкновенной судьбе естественным никак не назовешь, какой то странный душевный резонанс с моим предком, отдаваясь во мне многократно усиленным эхом, подсказывает, что настоящие бури, роковые удары и титанические сражения только начинаются, что они будут крепчать, ожесточаться, свирепеть… Боже, что за ужас охватывает меня внезапно?! Я ли это пишу? Или это Джон Ди? Я что, превратился в Джона Ди? И это моя рука? Моя?! Не его?.. Но во имя всего святого, кто стоит там? Призрак? Там, там, у моего письменного стола!..

Силы мои на исходе… В эту ночь я не сомкнул глаз. Сумасшедшее открытие и последующие часы отчаянной борьбы за мой рассудок теперь позади… о, это просветленное спокойствие ландшафта, над которым совсем недавно пронеслась гроза, карающая и благословляющая одновременно!

Сейчас, на заре нового дня, после изматывающей ночи, я попытаюсь записать по крайней мере внешнюю канву вчерашних событий.

Где то около семи вечера я закончил переводить дневник Джона Ди с ретроспективой последних двадцати восьми лет его жизни. Фразы, которыми обрываются мои вчерашние записи, свидетельствуют, что интрига истории этой загадочной жизни поразила моё воображение гораздо глубже, чем по всей видимости необходимо для хладнокровного интерпретатора старых фамильных документов. Ведь что происходит, ни дать ни взять чистейшая фантастика: Джон Ди, которого я, как наследник его крови, ношу в своих клетках, восстал из мёртвых. Из мёртвых? Можно ли назвать мёртвым того, кто всё ещё живёт в своем потомке?.. Однако я вовсе не пытаюсь во что бы то ни стало поскорее объяснить моё чрезмерное участие в судьбе моего предка. Ладно если бы она просто захватила меня…

А то ведь дошло до того, что я каким то неописуемым образом не только как бы внутренне, словно по памяти, принимаю участие во всех жизненных перипетиях этого уединившегося с женой и маленьким сыном в Мортлейке одержимого отшельника, не только начинаю чувствовать, почти осязать никогда не виденные мною окрестности дома, комнаты, мебель, предметы, с которыми были когда то связаны ощущения Джона Ди, но и — а это уже вообще идет вразрез со всеми законами природы — начинаю угадывать, даже видеть будущие, ещё только надвигающиеся события в жизни моего несчастного предка, этого странного авантюриста, осуществлявшего свои авантюры далеко за пределами нашего бренного мира; и всё это с такой страшной, гнетущей, болезненной остротой, словно неотвратимая рука судьбы чёрной тяжёлой тучей затмила моё внутреннее видение чем то вроде ландшафта чужой души, который она выдает за моё собственное сокровенное «я».

Остерегусь говорить дальше на эту тему, так как мысли мои вновь становятся сумбурными, а язык отказывается повиноваться. Меня начинает знобить от страха.

Поэтому о том, что приключилось впоследствии, я расскажу здесь в сугубо протокольном стиле.

Итак, моё перо ещё скользило по бумаге, записывая те последние фразы, а я вдруг сам, своими глазами увидел продолжение истории Джона Ди с того момента, на котором обрывался дневник. Видение столь яркое, словно я вспоминал эпизод из собственной жизни. А может, я, ещё не рожденный, прожил вместе с Джоном Ди его жизнь? Ну что я говорю: вместе с Джоном Ди! Я воплотился, я стал Джоном Ди! Я видел… глазами Джона Ди, я воочию переживал те события, узнать о которых мне было неоткуда, ибо всё, что известно из документов, добросовестно записано мною на этих страницах.

Как только я идентифицировал моё «я» с Джоном Ди, меня пронзил неописуемый ужас; кошмар, который преследовал меня во сне, становился явью: на моем затылке, который сразу словно занемел, прорастало второе лицо… Янус… Бафомет! И пока я сидел, в бесстрастном и мёртвом оцепенении вслушиваясь в самого себя, в ощущение моего «я», претерпевшего столь головокружительную метаморфозу, в моём кабинете была разыграна в лицах сцена из жизни