Говард Ф.Лавкрафт

Зов Ктулху

"Можно предположить, что еще сохранились представители тех

могущественных сил или существ... свидетели того страшно далекого периода,

когда сознание являло себя в формах и проявлениях, исчезнувших задолго до

прихода волны человеческой цивилизации... в формах, память о которых

сохранили лишь поэзия и легенда, назвавшие их богами, чудовищами и

мифическими созданиями всех видов и родов..." Элджернон Блэквуд

I. Ужас в глине

Проявлением наибольшего милосердия в нашем мире является, на мой

взгляд, неспособность человеческого разума связать воедино все, что этот мир

в себя включает. Мы живем на тихом островке невежества посреди темного моря

бесконечности, и нам вовсе не следует плавать на далекие расстояния. Науки,

каждая из которых тянет в своем направлении, до сих пор причиняли нам мало

вреда; однако настанет день и объединение разрозненных доселе обрывков

знания откроет перед нами такие ужасающие виды реальной действительности,

что мы либо потеряем рассудок от увиденного, либо постараемся скрыться от

этого губительного просветления в покое и безопасности нового средневековья.

Теософы высказали догадку о внушающем благоговейный страх величии

космического цикла, в котором весь наш мир и человеческая раса являются лишь

временными обитателями. От их намеков на странные проявления давно минувшего

кровь застыла бы в жилах, не будь они выражены в терминах, прикрытых

успокоительным оптимизмом. Однако не они дали мне возможность единственный

раз заглянуть в эти запретные эпохи: меня дрожь пробирает по коже, когда я

об этом думаю, и охватывает безумие, когда я вижу это во сне. Этот проблеск,

как и все грозные проблески истины, был вызван случайным соединением воедино

разрозненных фрагментов -- в данном случае одной старой газетной заметки и

записок умершего профессора. Я надеялось; что никому больше не удастся

совершить подобное соединение; во всяком случае, если мне суждена жизнь, то

я никогда сознательно не присоединю ни одного звена к этой ужасающей цепи.

Думаю, что и профессор тоже намеревался хранить в тайне то, что узнал, и

наверняка уничтожил бы свои записи, если бы внезапная смерть не помешала

ему.

Первое мое прикосновение к тому, о чем пойдет речь, случилось зимой

1926-27 года, когда внезапно умер мой двоюродный дед, Джордж Геммел

Эйнджелл, заслуженный профессор в отставке, специалист по семитическим

языкам Брауновского университета в Провиденсе, Род-Айленд. Профессор

Эйнджелл получил широкую известность как специалист по древним письменам, и

к нему часто обращались руководители крупнейших музеев; поэтому его кончина

в возрасте девяноста двух лет не прошла незамеченной. Интерес к этому

событию значительно усиливали и загадочные обстоятельства, его

сопровождавшие. Смерть настигла профессора во время его возвращения с места

причала парохода из Ньюпорта; свидетели утверждали, что он упал,

столкнувшись с каким-то негром, по виду -- моряком, неожиданно появившимся

из одного из подозрительных темных дворов, выходивших на крутой склон холма,

по которому пролегал кратчайший путь от побережья до дома покойною на

Вильямс-стрит. Врачи не могли обнаружить каких-либо следов насилия на теле,

и, после долгих путаных дебатов, пришли к заключению, что смерть наступила

вследствие чрезмерной нагрузки на сердце столь пожилого человека, вызванной

подъемом по очень крутому склону. Тогда я не видел причин сомневаться в

таком выводе, однако впоследствии кое-какие сомнения у меня появились -- и

даже более: в конце концов я счел его маловероятным.

Будучи наследником и душеприказчиком своего двоюродного деда, который

умер бездетным вдовцом, я должен был тщательно изучить его архивы; с этой

целью я перевез все папки и коробки к себе в Бостон. Основная часть

отобранных мною материалов была впоследствии опубликована Американским

Археологическим Обществом, но оставался еще один ящик, содержимое которого я

нашел наиболее загадочным и который не хотел показывать никому. Он был

заперт, причем я не мог обнаружить ключ до тех пор, пока не догадался

осмотреть личную связку ключей профессора, которую тот носил с собой в

кармане. Тут мне, наконец, удалось открыть ящик, однако, сделав это, я

столкнулся с новым препятствием, куда более сложным. Ибо откуда мне было