А. Лео Оппенхейм .

Древняя Месопотамия. Портрет погибшей цивилизации.

и неподобающего царю поведения в момент нависшей угрозы нападения Кира Набонид стал в глазах своих современников ""сумасшедшим царем Вавилона"". У нас есть необычный текст, относящийся, очевидно, к концу периода политической независимости Вавилонии. В нем осуждается Набонид и воспевается Кир как освободитель угнетенных святилищ. Здесь персидский царь рассматривается не как иноземный захватчик, а как спаситель, освободивший Вавилон. Форма изложения поэтическая, и текст делится на строфы; со злобой перечисляются грехи Набонида против древних храмов и старой столицы, ведь он перенес свою резиденцию в арабский город Тема. Набонида обвиняют в невежестве и богохульстве и поименно перечисляют самых ненавистных из его приближенных. Тот же дух ненависти пропитывает и текст, найденный на бочковидном глиняном цилиндре, похожем на закладной, но, несомненно, никогда не использованном для закладки. Текст этот помимо прочего описывает триумфальный въезд Кира в Вавилон почти как приход мессии [21]. Ни в одном другом клинописном документе политический антагонизм не чувствуется так ярко; можно только диву даваться, какие действия Набонида вызвали такую яростную реакцию. В Ветхом завете (но не в свитках Мертвого моря) выражение ""сумасшедший царь Вавилона"" было перенесено на более известного предшественника Набонида - Навуходоносора II [22].

Во всех этих случаях литературные топосы, исторические факты и обстановка так тесно переплетены, что историк сталкивается не только с филологическими трудностями, но также и с гораздо более сложными проблемами значения стиля и литературных влияний, формирующих повествование и искажающих историческую действительность. Все это ни в коем случае не исключает возможности того, что иногда глубокий художественный интерес проявляется в изображении реалий обстановки, действий людей и их реакций и эмоций. Такие отрывки редко можно встретить где-либо, за исключением истории приключений Идрими и описаний различных народов и стран, которые содержатся в некоторых новоассирийских царских надписях. Но даже и там клинописные тексты не достигают той великолепной объективности, глубокого понимания и чувства истории, которое присутствует, например, в истории Давида в том виде, в каком она рассказана в книгах пророка Самуила.

Очерк истории Вавилона

В течение почти двух тысячелетий письменно засвидетельствованной вавилонской истории политическая власть в этой стране только дважды ненадолго достигла своего апогея* Это произошло, быть может не случайно, в начале и в самом конце огромного периода времени. Два знаменитых имени определяют эти моменты - аккадский царь Саргон (2316-2261 гг. до н. э.) и Навуходоносор II (605-562 гг. до н. э.).

Однако наибольшее число документов, которыми мы располагаем, относится не к периодам правления этих царей, а к царствованию Хаммурапи (1792-1750 гг. до н. э.) и его непосредственных предшественников и наследников. Только для двухсотлетнего периода правления этой династии можно составить некоторое представление о деятельности правительства, работе администрации и о других существенных аспектах социальной и экономической жизни. Исследование законодательства Хаммурапи дает уникальную возможность изучить разрыв между истинным положением и намерениями правительства. Деятельность же Саргона и Навуходоносора II можно увидеть лишь в искаженном зеркале - в их собственных чрезвычайно стилизованных самоописаниях. Административные документы Саргона и юридические тексты, написанные в правление Навуходоносора II, которыми мы располагаем, в сочетании с сообщениями легенд и хроник об этих двух царях дают весьма поверхностное представление о социальной, экономической и интеллектуальной жизни того времени.

Когда Лугальзагеси захватил Урук, а несколько позже его противник Саргон из Аккада впервые в истории добился объединения Месопотамии, наступила неизбежная и решительная перемена в истории всего региона. Политическая власть перешла из Урука, центра классической шумерской цивилизации, в новый центр, где стала возникать политическая структура, отличная по своему характеру от традиционной структуры городов-государств. Легенды и традиция прославляют Саргона за это, хотя, возможно, он и не был первым, кто дал толчок этому развитию. Но именно Саргон стал представителем имперских устремлений в мире городов-государств, т. е. желания выйти за пределы естественных сфер влияния. Он создал или способствовал возникновению обширной дворцовой организации, которая, по-видимому, вышла за пределы