Ли Кэрролл, Джен Тоубер

Дети Индиго (Часть 1)

я тайком проносил его к себе в комнату и заливал им все проблемы. Выпивка притупляла моё сознание, и я оказывался в надёжном, безопасном, знакомом и всегда успешном мире.

Сигареты тоже помогали хоть как-то приспособиться к этой жизни и почувствовать себя, наконец, нормальным.

Когда мне исполнилось 16 лет, я стал гиперактивным, и меня снова начали пичкать лекарствами. Однажды вечером я был настолько нервным, что моя мать вызвала врача. Он посоветовал дать мне ещё одну таблетку, чтобы я успокоился.

Я выпил лекарство и стал ещё более возбужденным, вдвое больше прежнего. Тогда я позвонил, чтобы посоветоваться, другому врачу, и она сказала, что пилюли сами по себе заставляют меня себя так чувствовать.

Я был готов выпрыгнуть из собственной шкуры и упрашивал мать купить мне выпивку, чтобы оглушить себя. Это было невыносимо; мысль о смерти была сладка, потому что только она могла избавить меня от этого ада. Я чувствовал себя заключённым в собственном теле.

К тому времени, когда я должен был закончить школу, я был в отчаянии и решил лечь в психиатрическую больницу. Мой терапевт посоветовал мне это сделать, и я согласился, не имея ни малейшего представления о том, что делаю.

Я находился там среди 25 детей в возрасте от 10 до 18 лет. Видя множество проблем, с которыми сталкивались другие, я чувствовал себя там относительно хорошо. В первый раз я оставался там целый месяц.

Через несколько дней после того, как меня поместили в больницу, я стал замечать, как почти все дети приходят ко мне, чтобы поделиться, если чувствуют себя «не в своей тарелке».

Они все открывали мне свою душу и принимали любые советы, которые от меня исходили.

Сотрудники больницы были не в восторге от этого и удивлялись, как это я, просто ещё один «умалишенный пациент», могу помочь кому-нибудь. Эти дети отражали, как в зеркале, созданную мною самим мою внутреннюю тюрьму. Теперь она стала реальностью, и притом пугающей реальностью.

Однажды ночью я, наконец, осознал, где я нахожусь. Эта мысль, как током, поразила меня, и я с криком бросился на пол, все время повторяя: «Почему я? Почему именно я?»

В первый день моего пребывания в больнице я заметил четыре бокса, куда помещали буйных больных, — там боролись с ними на полу, делали укол торазина и привязывали ремнями к кровати, пока они не придут в себя и не успокоятся.

Затем наступал испытательный срок: никаких телефонных звонков, никаких посетителей, никакого телевизора, нельзя покидать свою комнату и при этом «дверь должна постоянно оставаться открытой», чтобы дежурный мог круглосуточно наблюдать за тобой.

Я любил свободу, поэтому решил для себя, что такого со мной никогда не произойдет.

Самым раздражающим было то, что больничные правила навязывались нам людьми, у которых — я совершенно отчётливо это понимал — у самих была масса проблем! Я знал это благодаря природному дару «читать» людей.

Мои родители и друзья навещали меня, оказывая тем самым поддержку. Я отпраздновал своё восемнадцатилетие в стенах больницы и даже пропустил свой выпускной бал. Я не чувствовал себя человеком.

У меня была куча причин себя пожалеть. Помнится, как-то я сказал: «Я преодолею всё это и потом покажу всем другим детям, как это сделать. Я знаю, выход есть».

Когда я закончил школу и решил не поступать в колледж, мои родители отчётливо поняли почему. Я занимался самообразованием, вначале увлекшись книгами о Викке и магии, затем книгами по психологической самопомощи и ченнелинговыми материалами.

Это было то самое осознание, в котором я всегда нуждался! Оно дало мне надежду, и теперь я знал, что всё будет хорошо.

Даже в те моменты, когда я сидел один в своей комнате или во всём доме, я всегда чувствовал, что за мной наблюдают, что каждое движение и каждая мысль оценивается и записывается где-то. Поэтому просто бытие в одиночестве в лесу было замечательным.

Это была одна из лучших техник, которая помогла сбалансировать и интегрировать всё, что я чувствовал, она помогла мне найти себя, когда я чувствовал себя потерянным, забыв, кто я есть на самом деле.

Другим аспектом бытия в «шкуре» Индиго было ощущение невероятного гнева и раздражения в процессе взросления, потому что, когда бы я ни выражал свои чувства, никто не мог меня понять.